– Совет его отклонил, – ответил Аэлмаркин, стараясь говорить как можно небрежнее, хотя на самом деле его снедала горечь поражения.

Триана состроила сочувственную гримаску, а Теннит повернулся к Аэлмаркину и изумленно уставился на него.

– Что, вправду? А я думал, никто не сомневается, что твой кузен законченный идиот.

Теперь уже добрая половина гостей озадаченно смотрели на Аэлмаркина; они не знали, о каком таком кузене идет речь, а Аэлмаркин вовсе не рвался их просвещать.

– Нет, правда! – подхватил другой гость, нетерпеливым взмахом руки отослав раба. – Ведь это же совершенно скандальный случай, Аэлмаркин. Этот тип, твой кузен, до сих пор играет в солдатики людьми‑рабами, как ребенок – игрушками? Экая чушь! Если уж ему так необходимо страдать навязчивой идеей, пусть бы выбрал себе что‑нибудь более достойное!

– Ну, как сказать, – промурлыкала Триана и провела пальчиком по предплечью своего гладиатора. – Некоторым нравится играть с солдатиками…

Раб залился краской – да так, что даже шея и плечи покраснели.

– И на каком же основании тебе отказали? – спросил Теннит, и в его голосе Аэлмаркину почудилось злорадство.

Теннит, может, и не был еще полноправным лордом, но он превосходил Аэлмаркина знатностью и был не прочь лишний раз о том напомнить, а заодно и поставить Аэлмаркина в неловкое положение.

Но Теннит с легкостью мог выяснить, что именно постановил Совет – ему достаточно было лишь расспросить отца. А потому Аэлмаркин счел за лучшее притвориться, будто все это не имеет для него особого значения.

– Ой, они поступили как последние зануды: подняли всю хозяйственную документацию поместья за последние пятьдесят лет, и по ней вышло, что кузен Киртиан вроде как уделяет должное внимание и поместью, и своим обязанностям. Они и решили, что он не психически болен, а просто эксцентричен. Что эксцентричность досталась ему по наследству, вроде как непохоже, а значит, она вряд ли передается следующему наследнику мужского пола.

– Следующему наследнику мужского пола? – переспросила Триана, многозначительно подчеркнув слово «мужского», и слегка нахмурилась. – А мне казалось, будто его мать еще жива. Разве не она стала бы наследницей, если бы его лишили владений по причине слабоумия?

У Трианы был свой интерес к этому вопросу: все, что препятствовало другим женщинам в получении наследства, могло со временем быть использовано и против нее.

– Его мать не приходится мне сестрой, – объяснил Аэлмаркин. – Ты наследовала Фалькион по праву крови, а у нее такого права нет. Если бы Киртиана отстранили, по закону поместье перешло бы ко мне.

– Тогда, возможно, именно она за всем этим и стоит, – резонно заметил Теннит. – Если она не желает, чтобы ее отослали доживать век в отцовские владения, она, естественно, приложит все усилия, чтобы твой кузен казался дееспособным.

– Может, оно и так, но доказать этого я не смогу, – недовольно пробурчал Аэлмаркин, от души жалея, что леди Лидиэль не похожа на дитя, сидящее сейчас у его ног.

Так нет ведь – умна, зараза! Потом он напомнил себе, что нужно казаться беззаботным, и рассмеялся. – Ну, я полагаю, у Совета были основания вынести именно такой вердикт. Как давеча съехидничал при мне лорд Джаспирет, если бы, решая, кто способен владеть титулом и имуществом, а кто – нет, принимали во внимание необычные хобби, половина Совета лишилась бы своих кресел.

– Половина? – рассмеялся Теннит. – Скорее уж две трети! Ну если взглянуть на дело под этим углом, то ты явно жертва обстоятельств.