|
Я приказал отпустить сто двадцать пудов пороха. Ночью катанье на иллюминированных шлюпках. Я прикажу подать в Петергоф весь флот. - Он стал гримасничать, кривляться, царственной рукой благосклонно коснулся коленки графини Брюс и сказал: - На вас, графиня, ораниенбаумский воздух действует великолепно: ваши щечки стали алеть, и, когда вы улыбаетесь, на них появляются восхитительные ямочки. Красивая графиня смутилась, чрез румяна и пудру сразу выступил натуральный румянец, засмеялась в нос, заглянула в серебряное зеркальце. - Ах, ваше величество, не смущайте свою пленницу, - нараспев сказала она, обнажая в улыбке белизну зубов. - Пленницу? - с хохотом вскрикнул Петр и подтолкнул Елизавету Воронцову. - Слышала, Романовна? Но, милая графиня, пока ваше сердце не завоевано мною, не считайте себя моей пленницей. - Пред вооруженной силой вашего величества падают не только женские сердца, но даже крепости, - не то льстиво, не то желая обидеть Петра, принудившего ее быть при нем, а не при Екатерине, сказала графиня Брюс и потупила взор. - За иную обладательницу сердца можно отдать все крепости мира, а в придачу и самую жизнь, - возразил Петр. - Жизнь владык, ваше величество, увы, принадлежит не им самим, а их подданным, - лукаво заметил Гольц, и в глазах его сверкнули злые огоньки. Фраза явно двусмысленна: и лесть и издевательское застращивание. - Ха-ха! Очень хорошо вами, Гольц, сказано: когда жареный петух запоет ку-ку-ре-ку... Господа, давайте запоем все курицами... Кудах-тах-тах! - замахал он руками, как клуша крыльями, и потешно стал ужиматься и гримасничать (кучер покосился через плечо на дурашливого императора и ухмыльнулся в бородищу). - Ну, пойте, пойте же! Медам, господин министр... Гольц, поддерживая свое достоинство, опять кольнул царя, к которому относился с плохо скрываемым презрением: - Мой государь Фридрих, узнав, что я пою курицей, боюсь, выразит мне свое неудовольствие. Царь заморгал правым глазом и резко сказал: - Если он в а ш государь, то он м о й друг! И я сумею защитить вас пред его величеством. Кроме того, смею думать, что против орла вы - курица (Гольц сидел как раз против государя). Проглотив пилюлю, немец приложил руку к сердцу и почтительно поклонился императору. ...Меж тем в Петергофе поднялся переполох: дворцовому коменданту доложили, что исчезла государыня с камер-фрейлиной, лакеем и парикмахером Мишелем. Обшарили весь парк, беседки, все углы. Пьяненький солдат показал, что когда он, возвращаясь поутру из трактира, перелезал через забор, то видел, как выходили из парка две женщины, а кто такие - не приметил. Останавливали редких проезжих из Петербурга, но они решительно ничего не знали, да и дорога опустела: экстренным приказом Никиты Панина - по всем дорогам устроены заставы, выезд из Петербурга прекращен. В это время прискакал в Петергоф генерал-адъютант Гудович. Узнав, в чем дело, он пришпорил коня и повернул обратно. Экипаж Петра был в полуверсте от Петергофа. Гудович, подъехав к царю, проговорил: - Ваше величество, соизвольте остановить коляску. - Что за глупость! Почему? - крикнул Петр. Гудович, спрыгнув с коня, стал шептать Петру на ухо. Тот побледнел, сказал гостям: - Пустите меня вон, - затем отошел с Гудовичем в сторону, раздражительно выспрашивал его, крикнул: - Этого не может быть, не может быть! Она не могла ослушаться моего повеления ждать меня сегодня. |
