|
Итак, суда быстро скользят к твердыням грозного Кронштадта, спасение близко, - слава богу, слава богу! - белая ночь благоухает морской влагой и всех бодрит. - Шампанского! - повелевает Петр. *** Возле входа в гавань императорская галера и яхта отдают якорь. Вход в гавань закрыт боном. Петр садится со свитой в шлюпку, подъезжает к бону, громко приказывает: - Слушай команду!.. Отдать бон!.. Мичман Кожухин, дежуривший на бастионе, кричит в трубку: - Ретируйтесь в море! В Кронштадт пропуску нет! Петр вспылил: "Дурак! Р-ракалья!" - и задергал шеей. Но тут же вспомнил, генерал Девьер доносил ему чрез князя Барятинского, что по Кронштадту дано распоряжение никого в крепость не впускать, что Кронштадт верен императору и готов к его защите. Значит, караульный - молодец, он действует по закону и, как только узнает, что говорит с ним сам император, немедленно впустит его. Петр вскочил на скамейку шлюпки, сбросил плащ и, выставив напоказ андреевскую чрез плечо ленту, резким голосом приказал: - Караульный, всмотрись!.. Перед тобой сам император Петр!.. - У нас больше нет императора Петра! - дерзко отвечал в трубу мичман Кожухин. - У нас императрица Екатерина. Ретируйтесь прочь! Кровь бросилась Петру в голову, зазвенело в ушах, похолодело сердце. - Что это значит, князь? - дергаясь, закричал он сиплым голосом на Барятинского (у молодого флигель-адъютанта душа ушла в пятки). - Извольте повторить, что вам сказал мой Девьер! - Генерал Девьер приказал доложить вашему величеству, что Кронштадт готов встретить своего императора и постоять за него до последнего издыхания. - Так в чем же дело? Но Барятинский и сам не понимал, что тут происходит. А вышло очень просто. Лишь только князь Барятинский с радостным известием выбрался на шлюпке из Кронштадта в Петергоф, как в Кронштадт в девять часов вечера благополучно прибыл посланный Екатериной адмирал Талызин. Он там искусно и быстро склонил на сторону Екатерины коменданта Нуммерса, арестовал, подосланного Петром голштинского генерала Девьера и привел матросов с солдатами к присяге императрице. А мичман Кожухин все громче, все настойчивей кричал с бастиона в рупор: - Ретируйтесь прочь! Иначе прикажу стрелять! - Изменник!!! Арестовать, арестовать! - вне себя орал обезумевший царь, он весь содрогался, свирепо топал, тяжко дышал, все в его глазах темнело, качался берег с бастионами. Его подхватили под руки. В Кронштадте бьют тревогу. Видно, как на бастионы бегут к пушкам солдаты. Тревога подымается и на всех судах флота. Пушкари и группы солдат ожесточенно орут с бастиона: - Галеры прочь! Галеры прочь!.. Наводи пушки!.. Яхта и галера впопыхах рубят причальные канаты и на веслах спешно уходят в море. Ошеломленный Петр, собрав последние силы, приказывает галере плыть в Ораниенбаум, яхте - в Петергоф. Неожиданное вероломство верного императору Кронштадта потрясло Петра. От огромной Российской империи и его неограниченной власти остались теперь два судна. Ораниенбаум да голштинский плохо вооруженный сброд. Петр изнемогал. Мертвенно бледный, дрожащий, он едва сошел в каюту, свалился на диван и, застонав, впал в беспамятство. Рыдающая Елизавета Воронцова поспешила к нему. |
