|
Пугачев, тяжело дыша, выжидательно уставился в усатое лицо полковника Денисова, как бы вопрошая мрачного начальника - шутит он или взаправду действует? - Ну! Вали его на землю, - приказал Денисов. - Ваше высокоблагородие, - взмолился Пугачев. - За что же это? Ведь я по-честному воевал. А ваш Пегаш... - Молчать! - Пегаш ваш найдется, вашескородие... Да я вам рысака такого добуду, что... - Молчать, безрогая скотина!.. Хуже будет. Пугачева схватили, брякнули на землю. - Не позорьте, пощадите, вашескородие... Заслужу! - закричал Пугачев истошно. Поверженный вниз лицом, он умолк, взглянул на притихших, хмурых зевак вокруг, зажмурился, стиснул зубы и скрюченными пальцами вцепился в пахучую полынь-траву. Экзекуция началась, но, как ни усердствовал рыжебородый, Пугачев терпел: ни стона, ни вздоха, только скрипел зубами. - Довольно! - крикнул атаман Денисов. Емельян встал, с трудом натянул рубаху, его из стороны в сторону покачивало. Он выплюнул набившуюся в рот землю со стебельком полыни и стоял против атамана, вперив взор ему под ноги. - Можешь идти, Пугачев, - сказал атаман. - Другой раз помни... Пугачев нога за ногу пошел прочь. Да, он будет помнить... Ему век не забыть этой награды за боевой труд его. Спина болезненно ныла, словно обваренная кипятком, сквозь рубаху пятнами проступала кровь. - Больно, Омеля? - сочувственно спрашивали провожавшие его товарищи. Вместо ответа Емельян так взглянул на них, что люди прикусили языки. А через день-другой Пугачев носился среди казаков как ни в чем не бывало. Разве только стал он менее разговорчив, а уж если принимался "точить лясы", то тут ему - никто не перечь. Со старшими по войску он приметно играл надвое: поддакивая и соглашаясь, он вместе с тем таил в глазах бесшабашную ухмылку, точно говоря про себя: "Вот он я, попробуй-ка ухватить меня". И тот же атаман Денисов, приглядываясь к Емельяну, говорил о нем не иначе как о "превеликом бестии". - Храбр и дерзок хлопец, но зело двусмыслен. Мало я его драл. Впрочем, и это, новое, в Емельяне с течением времени примелькалось и перестало задевать внимание окружающих. *** 27 августа, поздно вечером, в Царское Село, где жила императрица Елизавета, прискакал с театра войны курьер: генерал-майор Петр Панин с трубящими в серебряные трубы почтальонами. Он привез известие о нашей полной победе 19 августа над прусским фельдмаршалом Левальдом на берегах Прегеля, при деревне Гросс-Эггерсдорф. Обнимая Панина, Елизавета прослезилась. А на другой день, в четыре часа утра, с Петропавловской крепости прогрохотал сто один пушечный выстрел. Столица торжественно стала праздновать первую над пруссаками викторию. Глава II БОЙ ПРИ ДЕРЕВНЕ ЦОРНДОРФ. ВЕЧЕРИНКА У БРАТЬЕВ ОРЛОВЫХ 1 В сущности, празднества оказались преждевременными: русская армия, вместо преследования неприятеля, стала отходить к границе, оставляя врагам с таким трудом завоеванные земли. Поспешное отступление походило на бегство: приказано жечь фуры, топить в воде порох и снаряды, заклепывать пушки. Солдаты недоумевали, по всем воинским частям стало перелетать из уст в уста страшное слово: "измена". Союзники громко выражали свое возмущение по поводу ничем не оправданных действий русского командования. |
