|
Союзники громко выражали свое возмущение по поводу ничем не оправданных действий русского командования. Конечно, был недоволен всем этим и правящий Петербург. Главнокомандующий фельдмаршал Апраксин был смещен, на его место назначен генерал Фермор. Война затягивалась. Необходимо было подсылать в действующую армию подкрепления из России. Рекрутский набор дал сорок три тысячи человек, из них укомплектовано в полки двадцать четыре тысячи рекрутов, а куда подевались остальные девятнадцать тысяч - неизвестно. Сенат запрашивал об этом Военную коллегию, но быстро собрать надлежащие сведения о пропавших рекрутах было невозможно: почта работала столь медленно, что приказ, отправленный из Петербурга, например, в Смоленск, тащился туда месяц и двенадцать дней. В исходе зимы генерал кригс-комиссар князь Яков Шаховской, проезжая по улицам Москвы, повстречал вблизи главного военного госпиталя странный обоз: на нескольких дровнях валялись рекруты. - Стой! Куда? - спросил он сопровождавшего обоз унтер-офицера. - Да вот на людей хвороба напала, ваше превосходительство, - ответил тот. - Возили в госпиталь, да не приняли, сказывают: места нет, в обрат велели везти в команду. - А скажи-ка ты мне, унтер, не таясь, из-за чего такая хвороба ежегодно нападает на молодых парней, на новобранцев? - спросил князь. Унтер помялся, взглянул в добродушное стариковское лицо князя и сказал: - Ежели молвить по правде, ваше превосходительство, сие приключается от непорядка. Рекрутов из деревень пригоняют, а жительство им не приготовлено и кормиться им, сердешным, почитай, нечем. И околачиваются они в лютую стужу где попало, по дворам да по улицам. А ночуют либо в торговых банях из милости, либо где-нито под мостом, али в складах дровяных, по-собачьи. Вот и студятся. А бабы, глядя на них, плачут, вот, мол, сколь сладко нашим сынкам царскую-то службу отбывать. Чрез сие великий ропот идет промеж народа... - Ну, это ты далеко шагнул, унтер, а по сути прав, прав, - вздохнув и печально покивав головой, сказал старик. Лежавшие на дровнях больные, с посиневшими лицами, новобранцы тоскливо и растерянно посматривали на князя, с робостью умоляли: "Ради бога не оставь, барин... Умираем". А некоторые казались полумертвыми, остекленевшими глазами они безжизненно глядели в морозное небо. - Повертывай за мной, - приказал унтер-офицеру князь Шаховской. Возле главного крыльца госпиталя, куда подкатил в карете князь, стояло еще четверо дровней с умирающими и больными. Князь едва успел выйти из кареты, как к нему сбежали по ступенькам крыльца главный врач и комиссар. - Это позорище, господа, - набросился на них Шаховской. Больные и умирающие, услыша "заступление" за них, завыли с дровней, закричали: - Погибаем, спасите, добрые люди! Тогда главный врач и комиссар оба вдруг стали, торопясь, говорить Шаховскому: - Ваше сиятельство, не извольте ходить дальше крыльца, у нас тут люди в жестоких лихорадках да в прилипчивых горячках. Ими не токмо покои, но сени наполнены. Сделалась великая духота, а окна по зимнему делу отворять не можно. Они не токмо одни другого заражают, но и прислугу ввергают в болезнь. А посему присылаемые команды мы отсылаем обратно, чтоб не умножать на счет госпиталя численность мертвых. Тут два подошедших от дровней унтер-офицера доложили князю: несколько человек уже умерли в пути, а иные, находясь в прежалком от стужи состоянии, замерзают... - Вот что, - сказал взволнованный князь врачу. |
