|
.. Румянцев дипломатично крякнул, захлопал глазами и стал чесать за ухом. - Петр, Петр! - посунулся к брату испугавшийся Никита и осторожно взял его за плечо. - Вздор ты говоришь, - вздор, сущий вздор. Сие не сообразно с правдой. Химера... Ты, смею молвить, поистине новый Эзоп-баснетворец. Не унижай себя сам сумасбродным абсурдом и не оскорбляй мое чувство к наследнику. Ведь ты знаешь, как я его люблю. - Прости, братец, прости... Ведь и я люблю наследника. Романея проклятая... - Петр от возбуждения вспотел, он виновато мигал и скомканным париком утирал свое раскрасневшееся грубоватое лицо вояки. Но раз попала ему "вожжа под хвост", он уже не мог сдержать злословия по адресу насолившей ему Екатерины. - Господа, - возбужденно воскликнул он. - А взять Бестужева... Ведь этот старый черт Бестужев и Россию втравил в войну с Пруссией и тайным агентом Фридриха состоял... Да и Катеньку-то нашу заставил шпионить в пользу Фридриха. Английский посол Уильямс дал ей сорок тысяч якобы в долг от английского короля и сказал: "Вот Елизавета умрет, мы вас императрицей сделаем, а ваш супруг не в счет. Вы только всеми силами старайтесь помешать России в войне против Пруссии". Не так ли я говорю, господа? - Брось, Петр. Все это не так было, все это ложь. И кто тебе наврал? - Да ты, Никита, - с раздражением сказал Петр Панин. - И чего таиться? Мы люди свои, предателей среди нас нету... А я прямо скажу: Катенька наша - бывшая шпионка Фридриха. Да рубите мне голову - не отопрусь! - закричал он. - Мужа руками Орловых убила, Ивана-узника велела убить! Лицо Никиты Панина вдруг сложилось в болезненную гримасу, он метнул на брата бровью и сказал: - Ни шпионаж, ни иного образа политическая измена не могла входить в планы Екатерины Алексеевны, тогдашней великой княгини, ибо она уже в то время приуготовляла себя к роли императрицы. А некая политическая игра, некая интрига с английским двором, может статься, и велась ею... И к твоей жестокой филиппике по адресу ее величества позволь, Петр, внести некую поправку: не Бестужев вовлек великую княгиню Екатерину в политическую интригу, а, наоборот, она его вовлекла. Петр Панин в ответ злобно захохотал и с ожесточением зарядил обе ноздри табаком. Гетман начал собираться. Он со всеми дружески расцеловался и ленивой, вразвалку походкой вышел. - Не пойму, что он за человек, - сказал про гетмана граф Румянцев. - Лодырь, лежебок, - грубо отозвался Петр, он швырнул парик на подзеркальник и, постанывая, развалился на широкой оттоманке: его мучила подагра. - Сибарит, сиречь неженка и сластолюбец, - поспешил Никита Панин облагородить реплику Петра. - Правда, гетман в политике бестолков... Не ко двору ни нам, ни Орловым. Однако я к нему полный решпект имею, - проговорил Петр. - Он в хороших европейских обычаях воспитан, хотя родом и пастух. - Да ведь и мой отец при особе Петра Великого денщиком был, - отозвался граф Румянцев и выжидательно уставился на Петра Панина. - Знаем, знаем твоего всеславного отца, - дружески и по-солдатски грубовато подмигнул ему Петр Панин. Выпуклые глаза Румянцева под крутыми, высоко вскинутыми бровями растерянно заулыбались, но на выразительном щекастом лице его отразилось сложное внутреннее переживание: и некий упрек Панину за его чрезмерную развязность, и в то же время оттенок гордости, что он - не кто-нибудь, а Петр Румянцев, родной (побочный) сын Петра Великого. Об это знал весь "высший свет", граф Румянцев пользовался особым вниманием и при дворе Елизаветы и при дворе Екатерины. |
