|
- Куснул ее шмель, да, видно, не в то место. Я ее насквозь вижу... Неограниченная самодержица, подумаешь. Когда шляхетство при нашей помощи возводило ее на престол, всего насулила, а как время приспело по векселю платить, она, аки вор, оный вексель разорвала. А кто? Орловы да Тепловы разные... Беспортошное шляхетство, мразь. Ну, да и мы, столбовые дворяне, хороши... Рыцарство в нас затмевается, родовитые фамилии наши меркнут... Регентша! - взмахнул он рукой и притопнул, шпоры взвизгнули. - И дальше - стоп! А мелкопоместная гвардия императрицей ее сделала... Чубуки!.. - В борьбе всегда учитываются силы, ваше превосходительство, - несколько обиженным тоном отозвался Никита. - Отлично знаю, ваше высокопревосходительство, - ответил брату Петр. (При посторонних, соблюдая фамильные традиции, братья всегда величали друг друга по чинам.) Нас хотя и немного, но ведь мы, аристократы, вершина политики и нации российской. А ежели она желает только на мелкопоместное дворянство опираться, на шляхетство, прогадает. Взять процесс Хрущева... Да кругом недовольство, кругом. - Государыня пока что опирается и на нас и на партию Орловых, - спокойно заметил Никита. - Ага! Как бы она между двух стульев не трюпнулась. - И сядет, - пробасил Румянцев. - Надлежало бы ей одного берега держаться. - Всемилостивейшая присматривается, силы набирает, - сказал гетман, с тоской поглядывая чрез окно на широкую Неву. По сизому течению ее лениво скользили груженные кирпичом, древесным углем, лесом большие баржи, многочисленные лодки и похожие на гондолы, расписные, с балдахином "рябики", служащие для прогулок: гребцы на "рябиках" пели песни. Никита снял парик и напялил его за ширмой на деревянную болванку. И все сняли парики. Холеные бритые физиономии вельмож, утратив женственность и театральность, сразу преобразились до неузнаваемости, стали мужественней, проще. Петр Панин оказался довольно лысоватым, в кудрявых волосах графа Разумовского - густая проседь, черные волосы графа Румянцева торчали коротким бобриком. Никита Панин без парика выглядел значительно моложе. Все столпились у зеркала, проверяли лица. Никита попудрил нос и попрыскал волосы духами. Налили романеи, чокнулись, выпили. Графу Румянцеву пришла на память молодая красоточка, княжна Хованская, он прихватил концами пальцев полы длинного мундира, как женское платье, и, фривольно улыбаясь, отколол веселый танец. Гетман сбросил кафтан и тоже хотел было прикаблучить гопака, но передумал: он вспомнил предательство Теплова, и ногам его стало обидно. Во время длинных разговоров он раза два прятался за ширму, спускал кюлоты <Панталоны.> и тщетно пытался поймать терзавшую его блоху. Петр Панин, уцепив парик за косичку и крутя им, как пращой, продолжал брюзжать: - Катя думает, что она есть роза, жасмин - губки, ножки, глазки, - пускай она своими прелестями иноземных индюков удивляет. А на мой солдатский взгляд она не роза, а куст гороху при большой дороге: кто ни пройдет, всяк щипнет... - О так, о так! - злорадно выкрикнул гетман. Он сейчас был вовсю сердит на "всемилостивейшую матушку". - А нас это не касается, - вступился за Екатерину граф Румянцев. - Женщина в самом прыску, в поре, как говорится. - Она всех красавчиков перебрала. Поди, ты, гетман, тоже к ее губам припадал? - то и дело прикладываясь к романее, не унимался желчный Петр Панин. - Да сдается мне, что и Павел-то не ее сын... Ходят слухи, что она от Сережки Салтыкова девчонку скинула, а мальчонка-то, Павел-то, чухонец из мызы из какой-то... Румянцев дипломатично крякнул, захлопал глазами и стал чесать за ухом. |
