|
Из-под стрех выпорхнули ласточки. - Вот где богачество-то! - изумились крестьяне, ошаривая глазами житницу. - А и здеся-ка управителя-то нетути... Куда же он схоронился-то? Пугачев, карабкаясь, залез на гору пшеничного зерна, поймал ухом какой-то подозрительный сипящий звук, зорко осмотрелся, и на лице его промелькнула хитрая ухмылка. - Ну, мирянушки, сейчас чудо будет, - приметив нечто необычное, с веселостью сказал он. - Трохи-трохи потешу вас... Гляньте! - Он нагнулся и зажал большим пальцем едва приметный кончик дудки, вершка на два торчащий по-над зерном. Крестьяне разинули рты и затаили дух. Вдруг зерно зашевелилось. - Ой, ты! Управитель! - в один голос воскликнули они и, раздувая ноздри, попятились. Из зерна, как из омута, разом вынырнула толстощекая, с жирным подзобком, шарообразная голова в синем колпаке. Голова, глубоко вздохнув, разинула рыбий рот, сморщила приплюснутый нос, сощурила безбровые глаза, громко чихнула и по-кошачьи отфыркнулась. Все злобно захохотали. Рыжий дядя Митродор от ярости не мог произнести ни слова, ему невтерпеж было садануть управителя в бок вилами, но он опасался Пугачева. Хватаясь за грудь, он только хрипел, сплевывал, скорготал зубами. По его заросшим рыжей шерстью скулам ходили желваки. 3 Весь обширный барский двор полон народа. Люди суетились, кричали, бестолково бегали то к риге, куда вели управителя, то к барским палатам, то в церковную ограду. Здесь, возле церкви, под березками, гуляки пили заморские вина, орали песни, плясали, плакали. Гульба была и вблизи барских кладовых: оголодавшие крестьяне, пустив в ход ножи и зубы, лакомились окороками, маринованными рябчиками, вялеными осетрами, а ребятишки дрались возле банок с вареньем, перемазанные, чумазые, они поддевали варенье горстями, глотали с наслаждением, защуривая глаза. Собаки повылезали из прикрытий, стали с народом ласковы, виляли хвостами, получали подачки. Подвыпившие крестьяне поставленную Пугачевым возле дома стражу сшибли, оказавшего сопротивление буйной толпе солдата Перешиби-Нос помяли, он с руганью бежал. Все тот же сивобородый, бровастый дед в длинном балахоне, тыча костылем, распоряжался в комнатах: - Соломы, соломы волоките, православные!.. Все огню предать. Поганое гнездо. На наших кровях добро нажито... Распалившиеся, с лихорадочным блеском в глазах крестьяне взад-вперед носились по дому. - Православные, тихо-смирно выноси иконы, - тыча костылем в передний угол и крестясь, приказывал бровастый дед. - Святые иконы жегчи великий грех, по избам разберем... Выноси портрет Петра Федорыча, он о мужиках пекся, его баре замучили... Петра Ликсеича выноси. Великого. - А царицу-те спасать? - вопрошала курносая растрепанная баба, держа в руках портрет императрицы. - Катерину погодь выносить, становь к стенке, пущай горит... Она не больно-то нам мироволит, а все более дворянчикам. Она ходоков наших в железа велела заковать... Соломы, соломы волоки!.. Эй, народы! Из окон кувыркаются стулья, кресла, зеркала, хрустальные шкафы. Барские портреты в золоченых рамках проткнуты вилами, сорваны со стены, растоптаны. Шум, гам в горницах и во дворе. А по небу плывет туча, отдаленный громовой раскат прогудел, но его никто в суетне не слышал. ...Подвели к барской риге толстобрюхого на коротких ножках управителя. Он без кафтана, в одном шелковом пропылившемся камзоле, в суконных кюлотах, в длинных чулках и щегольских туфлях. |
