|
- Так пошто ж ты усмирял-то? - Дурак ты али умный? - обиделся старик. - Ведь по приказу. Ежели б не стал усмирять, меня самого усмирили б до самой смерти... Широкоплечий Варсонофий обвел компанию солдат суровым взором и сказал: - Вот по эфтому самому я и молвил, что недружный мы народ. Ведь вот мы сами мужики, о мужике печалуемся и эфтого самого мужика своеручно изничтожаем. Бар надо изничтожать, бар! А не мужика... К костру подходил, высвистывая песенку, подвыпивший штаб-офицер. Вольные разговоры оборвались. Блистательная наша победа под Кунерсдорфом праздновалась в Петербурге пышно. Однако, несмотря на свою честность и преданность России, граф Салтыков не смог в полной мере использовать плоды своих побед. Начались недомолвки между ним и австрийским командованием, которое требовало доконать пруссаков общими силами. Салтыков отвечал: "На это я отважиться не могу, ибо без того вверенная мне армия довольно сдержала неприятеля и немало претерпела. Теперь надо бы нам покой дать, а вам работать, потому что вы все лето пропустили бесплодно". Ссылаясь на отсутствие фуража и продовольствия, Салтыков отвел армию на зимние квартиры. Глава IV ЖИЗНЬ В КЕНИГСБЕРГЕ 1 В Кенигсберг стали поступать раненые. Возле ворот герцогского замка, где жил русский губернатор, остановились три фургона с больными офицерами. Им отведен каменный флигель. С крыльца сбежал молодой офицер Болотов <А. Т. Болотов, написавший впоследствии свои замечательные мемуары. - В. Ш.>, сказал стоявшим во дворе дежурным казакам: - Ребята, носилки! Емельян Пугачев и три его товарища бросились с носилками к фургонам. Первым был бережно переложен на носилки Михельсон. Чтоб не пострадал в тряской дороге разбитый пулей позвоночник, Михельсон лежал привязанным к доске с мягкой подстилкой. Пугачев всмотрелся в его лицо. Круглое, несколько дней тому назад румяное, оно было мертвенно бледно, щеки и губы ввалились, как у покойника. Казаки, подхватив носилки, пошагали. Пугачев был в изголовье больного. - Поди, больно, ваше благородие? - участливо спросил он. - Больно, казак, - слабым голосом ответил Михельсон и с натугой поднял взгляд на Пугачева. - В позвонок ударила, проклятая. А под Цорндорфом - штыком в голову... - Тяжко вам досталось, ваше благородие, видать - храбрый вы, - и Пугачев вздохнул. Ему искренно было жаль молоденького офицера. Ни сном, ни духом не чаял он, что этот полумертвый барин, Иван Иванович Михельсон, чрез полтора десятка лет станет самым упорным, самым назойливым и неотступным врагом Емельяна Пугачева. Вскоре, выйдя из превращенного в госпиталь флигеля, офицер Болотов опять обратился к расторопному Пугачеву: - Эй, казак, как тебя... Аптеку знаешь? Отвези, дружок, сигнатурку, там лекарства приготовят поручику Михельсону. Взяв бумажку, Пугачев вскочил в седло. Ему ли не знать аптеку. Да он весь Кенигсберг как свои пять пальцев знает. Он на трех европейских да на двух немецких свадьбах гулял, он первый плясун и песенник, ему везде почет и уваженье. Да, и уваженье, невзирая на то, что под атамановой плетью позорище принял... Ну, да это особь-статья. Об этом бестолку тужить нечего. Опять же и то помнить треба: иной битый семерых небитых стоит. 2 Восточная Пруссия с ее столичным городом Кенигсбергом вот уже второй год принадлежала России. |
