|
. В редакцию, ребята... В редакции одной из пяти берлинских газет, помещавшейся в подвале ратуши, уже стряпались листовки, кропалась газета с грязными, барабанного стиля, статейками, жестоко оскорбляющими русскую армию, императрицу Елизавету и всю Россию. Карикатуристы изображали казаков лохматыми страшными мужиками с чудовищно зверскими лицами, лошадиными зубами в оскаленных ртах, а графа Салтыкова - в виде жирной свиньи, которую ведет на цепочке бравый прусский гренадер. В пивнушках, в кабачках было необычайно оживленно. Веселились горожане и на улицах. Невзирая на поздний час, кой-где зажгли иллюминацию, всюду бродили веселые толпы с бумажными разноцветными фонариками, пели песни, приплясывали, целовались, воинственно кричали: - Да здравствует великий, непобедимый Фридрих! 6 А несчастный Фридрих спасался тем временем в разгромленной деревушке Этшер. Он лежал на скамье в какой-то разбитой, без дверей и без окон, хибарке. В головах седло, вместо пуховика - пук соломы, король по самый подбородок укрыт красной, простреленной в трех местах епанчой. Лунный свет падал на его лицо. Лица, впрочем, не было: были огромные воспаленные глаза и длинный нос. В стороне два адъютанта и один гренадер на карауле у входа. А за избой - руины, пустыни, безмолвие. - Русские, русские... проклятые русские... - скрежеща зубами, бормочет Фридрих, он хочет закрыть глаза и не может. - Яду мне. Неужели у вас не найдется яду? - Он впадает в забытье, в его мозгу кошмары, он бредит: - Шляпу, шляпу... Где шляпа? Адъютант шепчет товарищу: - Надо бы его величеству кровь пустить. Но нет доктора. - Кровь пущена всей королевской армии, - с печальной иронией, шепотом отвечает другой адъютант, вынимает платок и сморкается. Вдруг Фридрих вскочил: - Огня! Вздрагивая всем телом и ожесточенно вскидывая рыжие брови, он при скудном огарке пишет в Берлин письмо брату Генриху, затем - прусским министрам. Рука с пером прыгает. "Наши потери, - писал он брату, - очень значительны: из армии в сорок восемь тысяч человек у меня вряд ли осталось три тысячи. Все бежит, и у меня нет больше власти над войском. В Берлине хорошо сделают, если подумают о своей безопасности. Жестокое несчастье, я его не переживу. Последствия битвы будут хуже, чем сама битва: у меня больше нет никаких средств, и, скажу без утайки, я считаю все потерянным. Я не переживу погибели моего отечества. Прощай навсегда". Глаза Фридриха помутнели, он застонал, бросил перо, схватился за голову. - Проклятые московиты, варвары! Р у с с к о г о м а л о у б и т ь, е г о н а д о е щ е и м е р т в о г о-т о п о в а л и т ь. 7 На рассвете стали копать могилы. Русских убитых зарыто две тысячи шестьсот, прусских - семь тысяч триста. На рассвете же вернулись из лесов к своим родным очагам мирные жители. От обширной деревни Кунерсдорф остались дымящиеся развалины. Цветущие сады и огороды были расхищены, земля взрыта бомбами, ядрами. Жители бросились на поля. Но там поспевшая пшеница была потоптана, смешана с грязью. Все погибло, все уничтожено в битве, длившейся с полудня до вечера. Война в один день превратила жителей в нищих. На тряских фургонах, по разбитым дорогам раненых увозили в лазареты. Там без усыпления, без наркоза будут им отпиливать поврежденные руки и ноги, будут извлекать из воспалившихся ран пули и куски чугуна. |
