Качающейся походкой по проходу прошла стюардесса, придерживаясь за спинки кресел, она выполняла свои обязанности и следила за тем, чтобы каждый пассажир выполнял приказания команды. Пассажира, сидящего напротив, тошнило. Крен, провал, крен, провал. Можно было благополучно доехать поездом, подумал Энджелл, переправиться на пароме через Ла-Манш, оттуда снова на поезде: старый путь, такой простой и такой надежный. Пытаешься сэкономить какие-нибудь двадцать четыре часа — и ставишь на карту оставшиеся двадцать четыре года своей жизни.

Девушка сняла с шеи светлый газовый шарфик и повязала его заново. Она отложила в сторону журналы. Ясно: для нее полет подошел к концу. Ее спокойствие вызывало в нем раздражение. Полное отсутствие воображения, послушная, банальная, невежественная девица из толпы, каких тысячи, наружность немного выделяет ее, но это чисто внешнее отличие, обманчивое. Простая продавщица. Миллионы подобных родятся, живут и умирают неприметно по всему свету. Как они того и заслуживают. На шее у нее не то синяк, не то родимое пятно. В остальном же она выглядит вполне аккуратной и чистенькой. На какое-то мгновение раздражение, которое она в нем вызывала, сменилось в совсем неподходящий момент желанием, при мысли о том, как было бы приятно выяснить, вся ли она такая чистенькая. Подобного чувства он не испытывал уже многие годы. Возможно, оно было порождено страхом перед возможностью внезапной гибели и реакцией, такой же, как у старого дерева, которое пытается цвести, когда корни его уже подрублены.

Потом это чувство прошло, и в душе по-прежнему остался вполне понятный страх перед тем, что ждет его впереди. В каком-то смысле она была права: полет закончился для всех пассажиров. Через минуту-две все либо начнут отстегивать ремни и доставать одежду, либо станут мертвецами, превратятся в искалеченные, изуродованные, обгоревшие тела, лишенные жизни, чувств, будущего, погубленные силой земного притяжения, — насекомые, самонадеянно пытавшиеся вырваться из родной стихии и потерпевшие поражение.

Самолет нырнул вниз, и Энджелл увидел в окне огни. Затем бормотание мотора перешло в грохочущий рев, почудилось, что они со свистом пронеслись, чуть не задев что-то не то в воздухе, не то на земле, но тут самолет взмыл вверх, и они снова стали набирать высоту.

— Я же говорил, мы никогда не приземлимся, — сказал сидящий впереди мужчина. — Посмотрите, как он снова задрал нос. Черт возьми, чуть не потерял скорость! Эй, мисс, что произошло?

— Ничего, — неуверенным тоном ответила прошмыгнувшая мимо стюардесса.

Энджелл вынул носовой платок стереть выступивший на лбу пот. Теперь они делали вираж, самый тяжелый момент, казалось, миновал. Есть ли вокруг Цюриха высокие горы? С неожиданным дружелюбием он вдруг сказал, обращаясь к девушке:

— Когда-то я здесь великолепно пообедал в отеле у озера. Лучшей кухни во всей Европе не сыщешь. Икра, вареный палтус под нормандским соусом, жареный бекас с трюфелями, нежный французский сыр, название, правда, не припомню… — И чего это он разболтался? Совсем не в его натуре болтать о пустяках даже с друзьями, не говоря уже о незнакомцах. Никогда в жизни он не разговаривал, например, со случайными попутчиками в поезде.

Девушка, приятно оживившись, улыбаясь, слушала его. Карандаш Энджелла упал на пол, и они оба, шатаясь на креслах от качки, наклонились, чтобы его поднять, чуть не стукнувшись головами. Он поблагодарил ее. Самолет заходил на второй вираж, спокойно, без тряски, покачивая крыльями. Неужели пилот мог что-нибудь разглядеть в этакой кромешной тьме?

— …Кухня, — говорила девушка, — а вот под конец дня я так устаю, что готова есть все подряд. Прямо не можешь заставить себя сделать лишнее усилие.

Вниз. Страшный крен, от которого все обрывается внутри. Колеса шасси коснулись земли, снова оторвались, снова коснулись, и самолет помчался на большой скорости в конец бетонированной посадочной полосы.