Точно так же она отказалась допустить, что он был разочарован политически. Он меньше всего походил на романтичного мечтателя, он давно признал, что лишен целеустремленности и особых талантов, абсолютно необходимых министру. Он не был искусен в фехтовальных приемах парламентских дебатов и слишком много времени посвящал другим сторонам своей жизни, а потому никогда не рассчитывал попасть кандидатом в очередной список Даунинг-стрит, десять. Она не скрыла от него, что Маркус был так мало честолюбив или глупо оптимистичен, что серьезно подумывал снять свою кандидатуру на следующих выборах. Но, настаивала она, не из-за утраты иллюзий, а просто из ощущения, что он выполнил все свои обязательства. Сержант не стал возражать. Он спросил у миссис Филдинг, не пришла ли она к каким-нибудь гипотетическим выводам за последние полмесяца.

— Ни о чем другом как будто не говорилось, но… — Она сделала изящный и, видимо, хорошо отработанный жест безнадежности.

— По крайней мере вы чувствуете, что он жив? — И поспешно добавил: — Как и следует.

— Сержант, я в полном вакууме. Одну минуту я жду, что он вот-вот войдет в дверь, а в следующую… — Она повторила тот же жест.

— Если он прячется, он способен сам о себе заботиться? Например, готовить еду?

Она улыбнулась, не разжимая губ.

— Как вы понимаете, это иной образ жизни. Но война! Несомненно, он умел позаботиться о себе. Как любой, когда это необходимо.

— Вам не приходило на память какое-нибудь новое имя? Может быть, кто-то из далекого прошлого? Кто мог бы согласиться спрятать его?

— Нет, — сказала она. — И разрешите избавить вас от неловкости касаться теории о другой женщине. Скрывать что-либо от меня было ему абсолютно чуждо. Несомненно, если посмотреть правде в глаза, он мог бы влюбиться в кого-нибудь. Но он не стал бы прятать этого от меня… если бы почувствовал…

Дженнингс кивнул.

— Мы тоже так считаем, миссис Филдинг, и я не собирался касаться этой темы. Но все равно благодарю вас. — Затем он сказал: — Никаких друзей с виллой за границей или чем-нибудь вроде?

— Ну конечно, у нас не может не быть таких друзей. Вероятно, вам теперь известны все их фамилии. Но я просто отказываюсь верить, что они способны так поступить со мной и детьми. Немыслимо.

— Не могли бы ваши дочери помочь каким-либо образом?

— Боюсь, что нет. Но они здесь. Если вы хотите их о чем-нибудь спросить…

— Может быть, попозже? — Он попытался смягчить ее виноватой улыбкой. — Есть еще один очень деликатный момент. Я страшно сожалею обо всем этом.

Дама развела руками — что поделать? Благородное мученичество. Долг обязывает.

— Для создания психологической картины… Я уже спрашивал об этом вашего сына в Лондоне. Не явились ли его политические взгляды большим разочарованием для его отца?

— Что он ответил?

— Я был бы крайне благодарен, если бы сначала услышал ваше мнение.

Она пожала плечами, будто все это было слегка нелепым, а вовсе не «деликатным».

— Если бы он только понял, что куда предпочтительнее, чтобы он сам за себя думал, чем… ну, вы понимаете, что я подразумеваю.

— Но какое-то разочарование имело место?

— Естественно, в начале мой муж был несколько расстроен. То есть мы оба. Но… согласились не соглашаться. И Питер прекрасно знает, что во всех других отношениях мы им гордимся.

— Так что образ кого-то, кто отдавал все силы созданию очень приятного мира для того лишь, чтобы узнать, что его сын и наследник этот мир отвергает, вводил бы в заблуждение?

Она выпрямилась.