Был званый вечер в лондонской квартире. Иногда обед или ужин в ресторане. Вроде последнего. Я же была просто подружкой его сына. И, честно говоря, совсем его не знала.
— Он вам нравился?
Она улыбнулась и немного помолчала.
— Не очень.
— Почему же?
— Тори. Меня воспитывали не в том духе.
— Справедливо. И ничего больше?
Она со смешком посмотрела на траву.
— Я как-то не представляла, что вы будете задавать такие вопросы.
— И я тоже. Импровизирую.
Она бросила на него удивленный взгляд, словно не ожидала подобной откровенности, потом снова улыбнулась. Он сказал:
— Все факты мы уже собрали. И теперь выясняем, как к нему относились люди.
— Собственно, дело не столько в нем. Просто их образ жизни.
— То, что ваш друг назвал притворством?
— Но только они не притворяются. Они просто такие, верно?
— Вы мне позволите снять галстук?
— Пожалуйста. Само собой.
— Я провел весь день, грезя о воде.
— Я тоже.
— Ну, по крайней мере у вас тут она есть. — Они проходили мимо дамского пруда за непроницаемой оградой из деревьев и кустов. Он сухо усмехнулся ей, сворачивая галстук. — За определенную цену.
— Лесби? Откуда вы про них знаете?
— Я начал службу с патрулирования тут неподалеку. Хэверсток-Хилл.
Она кивнула, а он подумал, как это просто… или может быть просто… когда они обходятся без обиняков, говорят прямо, что знают и думают, и живут действительно сегодня, а не пятьдесят лет назад, и произносят вслух то, что он чувствовал, но почему-то не умел сказать даже самому себе. Он тоже вырос, не слишком жалуя Филдингов и этот образ жизни. Когда проходишь обработку мозгов и ленишься думать, то начинаешь заглатывать шкалу ценностей цветных приложений к воскресным газетам, предрассудки твоего начальства, твоей профессии и забываешь, что есть люди с самостоятельным мышлением и независимостью, которые видят все это насквозь и не боятся…
Неожиданно она сказала:
— Это правда, что там избивают грязных стариков?
Его резко сбросили с небес на землю, и он был ошарашен больше, чем показал, будто шахматист, который нацелился на пешку противника и вдруг получает мат в один ход.
— Возможно. — Она глядела на траву. Секунды через две он сказал: — Я обычно давал им чашку чая. От себя.
Однако пауза была замечена.
— Извините. Мне не следовало спрашивать об этом. — Она посмотрела на него искоса. — Вы не очень ополицены.
— Мы к такому привыкли.
— Просто я как-то слышала. Извините, я… — Она покачала головой.
— Ничего. Мы с этим уживаемся. Сверхреакция.
— И я перебила…
Он перебросил блейзер через плечо и расстегнул рубашку.
— Мы пытаемся установить, не разочаровался ли он в этом образе жизни. Ваш друг сказал мне, что у его отца не было нужной смелости… ни смелости, ни воображения, чтобы уйти от всего этого.
— Питер так сказал?
— Его собственные слова.
Она ответила не сразу.
— Он был одним из тех людей, которые иногда словно находятся еще где-то. Понимаете? Словно они действуют чисто механически.
— И что еще?
Новая пауза.
— Опасный не то слово — но кто-то очень держащий себя в руках. Чуточку одержимый? Я говорю о человеке, которого нелегко остановить, если он внушил себе, как ему надо поступить. — Она слегка шлепнула себя по щеке с упреком по своему адресу. |