Штаб суфражисток Клейтберна размещался в доме постройки 1880 года, известном под названием Особняк Старого Фэннинга. Это было огромное уродливое здание с бурыми оштукатуренными стенами, расчерченными белыми клетками — не столько для придания штукатурке сходства с камнем, сколько просто символически. Мрачный портик поддерживали деревянные ионические колонны, выкрашенные коричневой краской, посыпанной песком, так что их поверхность напоминала наждачную бумагу и больно царапала кончики пальцев рассыльных с телеграфа, дожидавшихся у дверей, — в свободные минуты суфражистки постоянно посылали друг другу взволнованные телеграммы. Крыша была плоская, со штампованным цинковым желобом. В общем, Особняк Старого Фэннинга сильно смахивал на старинную больницу, но выглядел еще менее привлекательно.

Внутри огромные, гулкие гостиные были тесно уставлены столами и конторками с грудами унылых суфражистских брошюр и конвертов, на которых нужно было надписывать адреса. На третьем этаже, в мансардах с наклонными потолками, где некогда обитала фэннинговская прислуга, находились спальни четырех суфражистских деятельниц, в том числе и Энн.

Императрицей и верховной жрицей Клейтбернского штаба — то ли благодаря значительным пожертвованиям, то ли благодаря несокрушимой настойчивости — была некая миссис Этелинда Сент Винсент, рослая решительная дама в красной шляпе, с пышной грудью, напоминающей мешок с пшеницей. По словам одной из деятельниц штаба, Элеоноры Кревкёр, миссис Сент Винсент в девичестве звалась мисс Этель Питерсон и была наследницей водопроводной корпорации, а потом вышла замуж за мистера Сент Винсента, который, будучи фабрикантом шпагата, тем не менее принадлежал к числу местной аристократии. Это означало, что он окончил колледж в Восточных штатах, что уже два с половиной поколения его семейства проживало в Клейтберне и что шпагатную фабрику основал не сам он, а его отец.

Миссис Сент Винсент имела обыкновение заходить в штаб после театра — по крайней мере так она говорила (циничная Элеонора уверяла, будто «после театра» означает «после кино») — и, увидев, что в одиннадцать часов вечера молодые сотрудницы занимаются болтовней, громогласно вопрошала:

— Что ж, уважаемые барышни, по-вашему, суфражизм — просто служба, вроде работы в конторе, и вы должны все время смотреть на часы?

Однако никто никогда не говорил ей в ответ дерзостей, ибо суфражистки читали Евангелие от Луки (глава VI, стих 37): «Прощайте и прощены будете».

В своей резиденции на Сент-Ботолф авеню миссис Сент Винсент принимала видных ораторов-суфражисток, в том числе приехавшую в Клейтберн титулованную англичанку, и благодаря этой интеллектуальной атмосфере была избрана в число членов клейтбернского музыкального общества «Феникс».

Но подлинной главой и хозяйкой штаба была состоявшая на жалованье секретарша мисс Мейми Богардес, которую все сотрудницы, а также многие жители Клейтберна прозвали Секирой, а пресса штата Огайо — «Керри Нейшн суфражизма».

Мисс Богардес была типичной суфражисткой-воительницей, какими их рисуют на карикатурах, — высокой костлявой старой девой со свирепыми глазами и громким хриплым голосом. (Что сталось с этими тощими амазонками, с этими «кликушами» довоенных времен?) Она была нагло-агрессивной или абсолютно бесстрашной — в зависимости от вашей точки зрения. Если мисс Богардес считала, что члены городского совета берут взятки, ее не останавливал никакой пиетет перед их высоким положением. Она являлась к ним на заседание и весьма красноречиво, с цифрами в руках, делала им выговор. Если она видела, как человек терзает ребенка, лошадь или скрипку, она тут же ставила его на место. В свои пятьдесят лет она, по всем данным, сохраняла девственность, не пила и не курила и неоднократно публично заявляла, что все мужчины (в возрасте от семи лет и старше) неуклюжи, как собаки, неопрятны, как обезьяны, деспотичны, как гризли, и глупы, как морские свинки.