Там валялась целая куча картонных коробок — в тот день мы собирались соорудить хижину для стейнбековских голодающих фермеров. Из-за изгороди доносился возмущенный голос соседки:

— Посмотрите, что вы сделали с моим садом! Всё мертвое!

— Сейчас время года такое, — вмешался я, кивая на усеивающие землю палые листья. — Зима.

— Неужели? — сказала она. — А что скажешь насчет вечнозеленых растений?

— Вы хоть понимаете, сколько времени и труда я положила, выращивая эти розы?

Я уже собирался ответить на это коротким жалобным «ой», но тут Гуннар блеснул качеством, которое у меня отсутствует — красноречием.

— «Лишь когда роза увядает, становится видна красота розового куста» — продекламировал он. Соседка заткнулась и утопала прочь.

— А что это вообще хоть значит-то? — поинтересовался я.

— Понятия не имею. Но так сказала Эмили Дикинсон.

Я заметил, что ссылаться на Эмили Дикинсон — это совсем уж того... не по-мужски. Гуннар согласился, пообещав в дальнейшем быть более тестостероносознательным с цитированиями. Окинув взглядом погибший соседский сад, он заявил:

— Немного смерти еще никогда никому не вредило. Она помогает взглянуть на вещи с новой точки зрения. Заставляет нас понять, что важно, а что нет.

До этого момента меня не особо заботила гибель соседских зеленых насаждений. Сопутствующие потери. Только это было больше, чем просто сопутствующие потери, и позже мы поняли почему. Видите ли, у нашего брата мужика есть одна проблемка, которая называется «на-фиг-мне-какие-то-инструкции». Мы с Гуннаром купили полдюжины банок гербицида, опрыскали им растения наподобие того, как напыляют «мороз» на рождественскую елку, и остались весьма довольны результатом. Хоть рекламу делай — таким действенным оказалось средство. Однако если бы мы прочли инструкцию, то узнали бы, что яд-то был концентрированный, надо было развести одну часть в десяти частях воды. Использованного нами гербицида хватило бы, чтобы умертвить весь пояс тропических лесов.

И теперь соседские газоны вокруг двора Умляутов, как в палисадниках, так и за домами, начали приобретать странноватый, пурпурно-коричневый оттенок. Наш «пыльный котел» расползался по округе, как сатанинское наваждение.

Придя домой, я обнаружил там маму. Вместо того чтобы работать с папой в ресторане, как это было у них заведено по воскресеньям, она убирала в доме. Тоже ничего необычного, если бы не встревожившее меня рвение, с которым она драила жилище. Можно было подумать, что ядовитая плесень вернулась, и теперь они с мамой сводят личные счеты.

Как выяснилось, дело обстояло намного хуже.

— Тетя Мона приезжает в гости, — объявила мама.

Я повернулся к Кристине — та сидела на диване, скрестив ноги, и то ли делала уроки, то ли заставляла учебник математики левитировать.

— Не-ет! — простонал я. — Скажи мне, что это неправда!

Кристина лишь опустила глаза и покачала головой с тем видом, с каким врачи говорят: «Медицина здесь бессильна».

— И долго?

— Чего долго — до ее приезда или долго ли она у нас пробудет? — спросила Кристина.

— И то, и другое.

На что она ответила:

— На следующей неделе. Только Господь ведает.

С тетей Моной всегда так. Ее визиты больше похожи на военную оккупацию. Она самая привередливая из всей нашей родни; недаром мы называем ее Мона Шиза, потому что от нее у нас шарики за ролики заезжают. Понимаете, тетя Мона любит, чтобы ее обслуживали по полной программе, а единственный вид обслуживания, который мои родители сейчас в состоянии предоставить — это в ресторане. К тому же при появлении тети все другие дела должны быть отставлены в сторону и мы обязаны нянчиться с ней, особенно первые пару суток.