– Абсолютно никаких разборчивых радиосигналов, – сообщил Хайнеман. – Микроволновые помехи, немного рентгеновского и гамма‑излучения и все. Радар показывает нечто материальное, примерно, в четверти миллиона километров впереди. Это поверхность площадью, по крайней мере, в пятнадцать квадратных километров, расположенная прямо по оси. У нее сплошной центр.

– Я вижу, – сказал Лэньер, глядя на экран. – Какие‑то объекты движутся вокруг нее и по коридору.

– Не спрашивайте меня, что это такое, – сказал Хайнеман, глядя через лобовое стекло на серые диски. Он озадаченно прищурился. – И не спрашивайте меня, как долго мы сможем оставаться незамеченными.

– По крайней мере, мы маленькие. Может быть, они нас не заметят, – предположила Фарли.

– Эта большая штука впереди, чем бы она ни была, нас заметит. Десять к одному, что она тоже двигается вдоль сингулярности.

В пятистах километрах за перегородкой над паутиной трасс вырастали четыре изогнутых кирпично‑красных пирамиды. Исходя из их расположения – как бы в углах квадрата, – Лэньер предположил, что они установлены над колодцами. С этого расстояния они казались размером с почтовую марку – это означало, что их реальные размеры составляют около двух километров в длину и ширину и километр в высоту. От каждого сооружения тянулись прямо на север трассы километровой ширины – настолько, насколько хватало взгляда.

– Кажется, все это становится выше нашего понимания, – пробормотал Лэньер.

Фарли положила руку ему на плечо и опустилась в кресло второго пилота.

– Уже несколько лет происходит нечто выше нашего понимания, разве не так?

– Я всегда предполагал, что коридор пуст – не знаю, почему. Возможно, не мог представить себе ничего иного.

Хайнеман проплыл между ними и схватился за скобу на приборной панели, чтобы удержаться на месте пока он составлял программу дальнейшего полета.

– Мы собираемся разогнаться до десяти тысяч километров в час, подойти как можно ближе к объекту на сингулярности – замедляясь по мере приближения, чтобы они не подумали, что мы намереваемся их протаранить, – потом развернемся и на полной скорости домой. Конечно, если ты это одобряешь. – Он вопросительно поднял бровь, глядя на Гарри.

Лэньер попытался оценить возможный риск и понял, что понятия не имеет, в чем он может заключаться.

– Если мы развернемся сейчас, то что расскажем дома? – настаивал Хайнеман. – Здесь – нечто очень важное. Но мы понятия не имеем, что это такое или что это означает для нас.

– Ты говоришь об очевидных вещах, Ларри, – сказал Лэньер. – А теперь скажи мне, останемся мы в живых или нет.

– Не знаю. Но своей жизнью распоряжаюсь я сам. Как насчет остальных?

Кэрролсон рассмеялась.

– Вы сумасшедший, – заявила она. – Сумасшедший пилот‑инженер.

Хайнеман качнул головой и гордо оттопырил большими пальцами нагрудные карманы комбинезона.

– Гарри?

– Мы должны все выяснить, – заметил тот. – Значит, поехали.

Хайнеман начал вводить данные в компьютер, и трубоход устремился вдоль сингулярности.

Когда разгон завершился и трубоход пошел со скоростью десять тысяч километров в час, Хайнеман предложил ужин – сандвичи в пакетах из фольги и горячий чай. Они ели молча, Кэрролсон и Хайнеман – пристегнувшись к переборке за кабиной. Стены коридора размеренно проносились мимо.

Мелькнуло еще одно кольцо прямоугольных структур, через несколько минут – еще одно; все они были связаны четырьмя прямыми светлыми линиями и переплетениями светящихся трасс.