Лэньер освободил место для Леноры и слегка вздремнул, пока Хайнеман обучал женщин тонкостям управления трубоходом. Ему снилось, что он летит на легком самолете над джунглями и паутиной рек. Он проснулся с привкусом чая во рту и отстегнул ремни, оттолкнувшись от кресла. Карен настраивала приборы и заменяла блоки памяти, собирая и упорядочивая данные. Она бросила заполненные блоки в пластиковый контейнер и задвинула его в шкафчик для документов. Затем она взяла один из вспомогательных мультиметров, сделанных еще до Гибели, и показала дисплей Лэньеру.

– Да? – спросил он, глядя на мерцающие цифры.

– Капут, – заявила Карен. – Полнейшая чушь. Так ведет себя большинство наших приборов. Хорошо если удастся объяснить половину собранных данных.

– Причины?

Она покачала головой.

– Самые дикие догадки, и это все, что я могу сказать. Другие системы, кажется, работают – так что, возможно, мы проходим через управляемые поля, подобные избирательной тормозящей инерции на Камне. Эти поля тормозят другие эффекты… Влияние искаженной геометрии на активность ядра, изменения в постоянной Планка… Или все оборудование неожиданно вышло из строя. Гарантия заканчивается сегодня – сюрприз!

– Оборудование в полном порядке, – крикнул Хайнеман с места второго пилота. – Не обвиняйте мою технику.

– У него необыкновенно развито чувство собственника, – восхитилась Карен Фарли. – Он ворчает каждый раз, когда я ставлю под сомнение качество его техники.

– Ворчит, – поправил Лэньер.

– Неважно.

– Твоя очередь, – сказал Лэньер Хайнеману, показывая большим пальцем в сторону хвостовой части. – Иди поспи. Ты будешь нужен нам всем бодрый и с ясной головой.

Хайнеман отрегулировал крен трубохода и проплыл мимо Лэньера.

– Подождите, – сказала Кэрролсон. – Что это?

Сингулярность впереди трубохода больше не выглядела блестящей цилиндрической поверхностью. Равномерно пульсируя, она светилась оранжевым и белым сиянием, словно раскаленная стальная проволока.

– Нет отдыха нам, грешным, – простонал Хайнеман, сменяя Лэньера в кресле пилота.

Он выпустил захваты трубохода, чтобы затормозить. Аппарат внезапно встал на дыбы и резко накренился, бросив Лэньера и Фарли на переборку и прижав их к ней, пока Хайнеман не освободил захваты.

– Мы ускоряемся! – крикнул Хайнеман, перекрывая рев вибрации аппарата. – Я не могу им управлять!

Лэньер проскользнул в заднюю часть кабины, ударяясь о кресла руками и ногами в попытках за что‑нибудь ухватиться. Фарли крепко вцепилась в кресло, пытаясь перевернуться и сесть в него.

Сингулярность теперь тянулась длинной непрерывной красной линией вдоль центра плазменной трубки. Лэньер пристегнулся к креслу и протянул руку, чтобы помочь Карен забраться в свое. Оборудование каталось и падало, ударяясь о решетки и переборки.

– Ты можешь развернуться? – Лэньер пытался перекричать непрекращающийся шум.

– Не могу, – ответил Хайнеман. – Если я выпущу захваты, мы начнем подниматься на дыбы. Скорость – тридцать тысяч, и продолжает расти. – Трубоход снова накренился, и Лэньер с Фарли инстинктивно заслонились от лавины обрушившихся на них блоков памяти, ящиков с оборудованием и мотков кабеля.

– Сорок, – сообщил Хайнеман несколько секунд спустя. – Пятьдесят.

Затрещало и зашипело радио, и бесполый мелодичный голос начал с середины фразы:

– …нарушает Закон Пути. Ваше транспортное средство нарушает Закон Пути. Не сопротивляйтесь, или ваше транспортное средство будет уничтожено.