Маркс выразил это другими словами «в одной фразе-вспышке, единственной, быть может, по своей исторической содержательности»: «Вообще, для скрытого рабства наемных рабочих в Европе нужно было в качестве фундамента безоговорочное рабство в Новом Свете».

Ни у кого не вызовет удивления тяжкий труд этих людей в Америке, каков бы ни был цвет их кожи; он зависел не только от близко к ним стоявших хозяев плантаций, предпринимателей на рудниках, купцов-кредиторов из Консуладо в Мехико или иных городах, не только от алчных чиновников испанской короны, продавцов сахара или табака, работорговцев, жадных до наживы капитанов торговых ко-раблсй... Все они играли свою роль, но то были в некотором роде уполномоченные, посредники.

Лас Касас разоблачал их как единственных виновников «адского порабощения» индейцев; он желал бы отказать им в святых таинствах, изгнать их из лона церкви. Но зато он никогда не оспаривал испанское господство. Король Кастильский, ответственный за обращение в христианство, имел право быть Императором над множеством королей, господином над местными владыками.

В действительности подлинный корень зла находился по другую сторону Атлантики — в Мадриде, Севилье, Кадисе, Лиссабоне, Бордо, Нанте, даже в Генуе и определенно в Бристоле, а вскоре — в Ливерпуле, в Лондоне, Амстердаме.

Это — зло, присущее феномену сведения континента к положению периферии, навязанному отдаленной от него силой, безразличной к жертвам людей и действовавшей с почти механической логикой.

В том, что касается индейца или американского негра, слово «геноцид» не будет неправомерным, но заметим, что в этой авантюре и белый человек не оставался совершенно невредимым, в лучшем случае он легко отделывался.

В действительности разные формы порабощения в Новом Свете сменяли друг друга, вытесняя одни другие. Рабство индейцев не устояло перед невероятно тяжким испытанием; белое, европейское рабство (Фернан Бродель имеет в виду рабство французских и английских завербованных) будет выступать как интермедия, главным образом на Антильских островах и в английских колониях на континенте; наконец рабство черное, африканское, будет достаточно сильно, чтобы укорениться и умножаться наперекор всему и вся.

Рабство индейцев устояло лишь там, где существовали «чтобы обеспечить его долговечность и использование» устои населения и сплоченность общества, та сплоченность, которая создает послушание и покорность. Это то же самое, что сказать: оно существовало единственно в зоне древних ацтеков, в ацтекской и инкской империи. В других районах первобытное население распалось само собой, с самого начала испытания, как в бескрайней Бразилии, где туземец прибрежных областей бежал внутрь страны, так и на территории Соединенных Штатов.

В 1790 году в Пенсильвании оставалось 300 индейцев, в штате Нью-Йорк — 1500, столько же в Массачусетсе, 10 тысяч индейцев оставалось в обеих Каролинах.

Точно так же и на Антильских островах, где туземное население, противостоявшее испанцам, голландцам, французам и англичанам, было устранено, став жертвой завезенных из Европы болезней и ввиду невозможности для пришельцев его использовать.

Напротив, в густонаселенных зонах, на которые с самого начала была нацелена испанская конкиста, индеец оказался легко подчиняющимся власти.

Он чудесным образом пережил испытания конкисты и колониальной эксплуатации. Массовые убийства, безжалостные войны, разрыв социальных уз, принудительное использование его рабочей силы, смертность, какую влекли за собой повинность носильщиков и работа на рудниках, и в завершение всего — эпидемические заболевания, принесенные из Европы и Африки белыми и неграми.

Центральная Мексика, имевшая население в 25 млн. жителей, дошла, как полагают, до остаточного населения в 1 млн.