В конечном счете индеец вынесет на своих плечах бремя крупного размаха хозяйственных предприятий в Новом Свете в интересах Испании: горные разработки, сельскохозяйственное производство (достаточно вспомнить о возделывании маиса, основе выживания Америки), обслуживание караванов мулов или лам, без которых было бы немыслимо перемещение монеты и многих продуктов — официально от Потоси до Лрики, а контрабандным путем — из Верхнего Перу через Кордову до Рио-де-ла-Платы.

Зато там, где индейцы существовали в виде раздробленных племенных образований, европейской колонизации пришлось многое строить самой: так было в Бразилии до эпохи сахарных плантаций; так было во французских и английских колониях на «континенте» или па Антильских островах.

Следовательно, должно было существовать широко распространенное и долго длившееся «рабство» белых. Эрик Уильямс настаивает на этом, ибо, на его взгляд, виды рабства в Америке замещали друг друга и в некотором роде между собой сообщались: заканчивался один вид, утверждался другой.

Смена эта происходила не автоматически, но в целом правило было очевидным — белое «рабство» вступало в игру лишь в той мере, в какой недоставало индейского, а рабство негров, эта громадная проекция Африки на Новый Свет, развилось только из-за нехватки труда индейцев и рабочей силы, доставляемой из Европы. Там, где негр не использовался, например, при возделывании пшеницы к северу от Нью-Йорка, вплоть до XVIII века трудился белый завербованный.

Следовательно, на карту были поставлены потребности колониальной экономики, которая диктовала изменения и последовательность по причинам экономическим, а не расовым. Эти причины, как утверждает Дж.Спини в своей «Современной истории», не имели ничего общего с цветом кожи. Белые «рабы» уступили свое место потому, что были рабами лишь временно. А возможно, они стоили слишком дорого, хотя бы из-за своего питания.

Эти «завербованные», будучи однажды освобождены, распахали и отвоевали для земледелия небольшие хозяйства, в которых возделывали табак, индиго, кофе, хлопок. Но впоследствии они зачастую проигрывали в противостоянии крупным плантациям, рождавшимся на базе возделывания культуры-завоевательницы - сахарного тростника, предприятиям дорогостоящим, а значит, капиталистическим, которые требовали значительной рабочей силы и оборудования, не говоря уже об основном капитале. И в этом основном капитале черный невольник имел свое место.

Крупная собственность сахарных плантаций вытеснила мелкую собственность, которая, однако же, помогла ее созданию: отвоеванная земля, раскорчеванная мелким землевладельцем, поднимавшим целину, и в самом деле благоприятствовала устройству плантаций.

Даже в 30-х годах нашего столетия, замечает Фернан Бродель, этот же самый процесс можно было увидеть в начинавших разрабатываться районах штата Сан-Пуалу, в Бразилии, где временная мелкая собственность подготавливала почву для крупных кофейных фазенд, которые, в конце концов, ее сменяли.

В XVI —XVII веках с появлением крупной (относительно крупной) земельной собственности умножилось число черных невольников, бывших необходимым условием ее существования.

После драматического снижения численности индейского населения экономический процесс, открывший Америку для африканского населения, шел сам собой: «Именно деньги, а не страсти, добрые или дурные, сплели заговор». Африканский невольник, более сильный, чем индеец (в то время утверждалось, что один негр стоит четырех индейцев), более послуишый, более зависимый, поскольку он был оторван от своей родной общины, покупался как товар, даже на заказ.

Деятельность торговцев неграми позволит создать громадные для своего времени сахарные плантации предельных размеров, обеспечивавших перевозку тростника на телегах: тростник, чтобы он не испортился, должен был сразу же после срезки доставляться на мельницу и без задержки размалываться.