Стригои с пониманием переглянулись и синхронно туго затянули под подбородками завязки шапок, как выяснилось, отлично защищающих уши не только от холода, но и от куда более сурового испытания - ангельского пения!

    Глава 4

    Окрестили в Иордане,

    Дали пряники и кнут,

    Не завидуйте, граждане,

    Скоро, видимо, распнут… -

    вдохновенно выводил красивый сочный баритон, эхом отражаясь от каменных стен темницы и порождая разительный диссонанс с заупокойной тишиной сего страшного пустынного подвала. Единственный тоненький, как соломинка, лучик лунного света с трудом пробивался сквозь грязное, забранное железной решеткой стекло и в ужасе замирал. А затем он замертво падал в недра мрачного каземата, где бесследно тонул в слое черной сырой земли, устилающей пол этого приюта скорби и отчаяния, словно расписавшись в собственном бессилии и невозможности хоть немного порадовать несчастных узников, вынужденных проводить свои дни и ночи в столь неприглядном месте. Сама же луна и вовсе не решалась заглядывать в то крохотное оконце, прекрасно понимая, какое удручающее зрелище ожидает ее внизу, в глубине темницы. Туда не долетало веяние свежего ветерка, не запархивали легкокрылые снежинки и не просачивались капли дождя. Этой тюрьмы, расположенной под палаццо Фарнезина, проклятой и человеческим Богом и Темным Отцом стригоев, сторонились все, потому что в подобных подвалах умирают мечты и ломаются судьбы, погибает надежда, выдыхается вера и пересыхают слезы, теряют смысл самые возвышенные слова и жестокие проклятия, обесцениваются любовь, дружба и милосердие. В таких чудовищных темницах останавливается сама жизнь, ибо из этих мест не выходят никогда, в них остаются навечно…

    Однако, как ни неправдоподобно прозвучит столь смелое утверждение, сильные духом и неисправимо упрямые по характеру личности способны выживать везде, повсюду, даже в столь убийственном месте. И посему вот уже довольно значительный срок, а точнее, на протяжении нескольких лет, темница палаццо Фарнезина являлась обиталищем трех весьма неординарных персон.

    -  Поздно ты спохватился, дятел, нас уже распяли, - назидательно проскрипел сварливый женский голос. - Впрочем, я согласна и на кнут, лишь бы пряником угостили…

    -  Обжора! - беззлобно усмехнулся обозванный дятлом певец, обрывая куплет на середине. - Кто о чем думает, а наша Оливия всегда об одном и том же - о жратве!

    -  Ангел не может думать на голодный желудок, - убежденно оповестила валькирия, - а на сытый - не хочет!

    -  А я верю в то, что однажды мы отсюда все-таки выйдем! - оптимистично прожурчал второй женский голосок, нежный и звонкий. - Снова увидим птичек, подманим их на свою ладонь и…

    -  Сожрем! - оголодало щелкнув зубами, подхватила Оливия.

    -  Нарвем цветов и их… - продолжила обладательница приятного голоска.

    -  Тоже сожрем! - предвкушающе чавкнула Оливия.

    -  Отыщем Селестину и…

    -  Сож… - привычно начала вечно голодная узница стригойского подвала, но осеклась и возмущенно взвыла во всю мощь своих отнюдь не хилых легких. - Заткнись, Ариэлла! Не поминай всуе столь памятное для всех нас имя! Я даже представить боюсь, что могли сотворить эти поганые кровососы с нашей дорогой худобиной…

    Ариэлла жалобно всхлипнула и замолчала.