Он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, и сразу
понял, что остался единственным живым существом на палубе. Всех остальных смыло за борт, кроме юного дона Антонио, который лежал,
точно сломанная детская игрушка, запутавшись в снастях и кофель-нагелях кофель-планки фок-мачты. У него была пробита голова, и серое
вещество вытекало из-под капюшона. Широко раскрытые глаза невидяще уставились в неприветливые небеса. Для него уже не будет школы в
Испании.
Брат Бартоломе оглянулся на корму, но увидел только стену из непроглядного мрака. С трудом встав на колени, он начал поспешно
стаскивать черную сутану, понимая, что, если окажется за бортом, промокшая ткань утащит его на дно и ему придет конец. Как только он
избавился от сутаны, без всякого предупреждения налетела вторая волна.
На этот раз монах не успел ухватиться за якорную цепь, его подбросило, потом пере-вернуло в воздухе и отшвырнуло на спутанные снасти
на носу корабля. Он ударился голо-вой о поручни и почувствовал обжигающую боль, когда обломок дерева вонзился ему в горло, а в
следующее мгновение брат Бартоломе перелетел через леер и так стремительно погрузился в воду, что жесткие кораллы ободрали ему спину
и плечи. Придавленный огромным весом, монах ничего не смог сделать, когда волна сорвала с него остатки одежды и потащила по дну. Он
заставил себя задержать дыхание и, дико размахивая руками, начал всплывать на поверхность, подняв вверх лицо.
Наконец ему удалось вырваться из жуткой хватки волны, и он принялся жадно, глубо-ко дышать, одновременно выплевывая морскую воду. Но
на него тут же набросилась сле-дующая волна и потащила вперед и вниз, так что он не успел набрать воздуха перед тем, как его
поглотила стихия. Брата Бартоломе снова швырнуло на дно, и он почувствовал, как же-сткий песок и кораллы впиваются в кожу, но сумел
выбраться на поверхность и сделать но-вый мучительный вдох.
Когда на него налетела четвертая волна, он вдруг почувствовал под собой не кораллы, а песок на поднимающемся полого вверх дне, и ему
почти ничего не пришлось делать, что-бы выплыть на поверхность. Брат Бартоломе споткнулся и из последних сил двинулся к бе-регу,
когда море с шипением откатилось назад, причем течение было таким мощным, что монах рухнул на колени. Он пополз, снова поднялся и на
подгибающихся ногах, охваченный отчаянием, устремился вперед, подсознательно понимая, что еще одна волна, такая же могучая, как
первая, может отнять у него жизнь в тот момент, когда спасение уже совсем близко.
Брат Бартоломе снова споткнулся на предательском песке, цепляющемся за ноги, и чу-дом сумел сохранить равновесие. Он сделал шаг,
потом еще один, моргая в потоках косого, слепящего дождя. Впереди, на границе широкого светлого пляжа, виднелась более темная линия
веерных пальм и кокосовых деревьев, чьи стволы гнулись под порывами ревущего ветра и потоками дождя. Не успевшие созреть плоды
срывались с веток и, подобно пушеч-ным ядрам, с громким стуком падали на землю. Брат Бартоломе задыхался, ему казалось, будто ноги
превратились в неподъемные гири, но, по крайней мере, он выбрался из безумного, пытавшегося утащить его за собой прибоя, с
оглушительным ревом бушевавшего за спиной.
Монах с трудом поднялся по песчаному склону. Наконец он оказался над местом ко-раблекрушения и повернулся, чтобы посмотреть на море.
Он без сил опустился на колени, обнаженный, если не считать превратившихся в лохмотья льняных чулок и нательной ру-башки. Брат
Бартоломе все еще был напуган до смерти, но, глядя в пронзительно вопящую ночь, заплакал от облегчения. По милости Божьей и благодаря
нескончаемым чудесам са-мых тайных и жутких Гончих Бога ему посчастливилось спастись.
Сквозь стену дождя брат Бартоломе видел увенчанную клочьями белой пены прерыви-стую линию рифов, на которые налетел корабль, но
больше ничего. |