Когда Хабибулла сел в машину, самый пожилой из охранников, костистый и рыжебородый, кивнул на уходящую Ольгу и сказал:

— Прикажи, хозяин, и, клянусь Аллахом, Хафиз сегодня ночью привезет к тебе русскую ведьму. Тогда нечестивому гяуру Коробову придется выложить за дочь сполна все, что он тебе должен.

Хабибулла ожег рыжебородого взглядом своих смоляных глаз.

— Мне нужна его жизнь, Хафиз, — сквозь стиснутые зубы прохрипел он. — Клянусь Аллахом, только его жизнь!

В отеле Ольгу ждала дочь с бонной-немкой, почти не понимающей русской речи. При виде матери гибкая как лоза девчушка сделала было к ней шаг, но остановилась, застеснявшись своего порыва.

— Как дела у юной леди Вероники Скворцофф? — прижав ее к груди, спросила Ольга.

— Ихь шпрехе руссиш нихт, — ответила девчушка и спряталась в коленях бонны, добродушной и улыбчивой фрау Марты.

Ольга владела английским языком, фарси и дари, но не знала ни немецкого, ни французского, поэтому ее попытки на русском наладить контакт с дочерью, практически не знающей родного языка, не имели большого успеха.

Пару часов они побродили вместе с фрау Мартой по магазинам, и Ольга под осуждающим взглядом бонны покупала Нике все, на что та показывала. Делала она это механически, не всматриваясь в вещи. В голове осенними мухами бились путаные мысли: «Неужели тогда отец расплатился за наркотики Хабибуллы своей единственной дочерью?.. Чудовищно!.. Не верю, не верю!.. Не хочу верить…»

Чтобы отогнать черные мысли, Ольга переключилась на Нику: господи, как она похожа на Скифа!.. Его глаза, губы, нос… Тот же гордый поворот головы… «Стоп! — вдруг пронзило ее. — Если бы папаша Коробов не расплатился с Хабибуллой своей дочерью, то Скиф не сел бы в тюрьму за дезертирство и угон вертолета…» Выходит, ее первому мужу и вот этой кареглазой девочке, ни слова не говорящей на родном языке, испоганил жизнь ее, Ольгин, родной отец?.. «А твою жизнь, хоть ты и многого в ней добилась, разве не испоганил твой папаша?» — спросила Ольга сама себя.

Но что-то ей мешало ответить на этот вопрос категорично.

«Ты предъявляешь отцу завышенный счет, — убеждала она себя. — Разве его вина, что жизнь — это гонка по вертикальной стене?.. Что там летит под колеса: судьба ли чья или даже чья-то жизнь — рассмотреть времени не дано… Отвлекся — с грохотом вниз, и дуйте в траурные трубы, господа!.. И вообще, какое у тебя право судить отца?.. Разве ты сама не шла к нынешнему благополучию по чьим-то изломанным судьбам?!»

Незаметно они оказались на берегу Цюрихского озера, окращенного лучами закатного солнца. В розовой дымке просматривались остроугольные вершины Альп. Их контрастные отражения мирно качались на маслянистой глади озера. Казалось, перевернутые вершины Альп вот-вот доплывут до их берега и коснутся древних камней набережной.

Ника с радостным смехом бросилась кормить лебедей, стаями плавающих у берега. Гордые белые птицы с царственным достоинством брали пищу из рук людей и так же достойно отплывали в сторону, уступая место собратьям.

По набережной неспешно прогуливались с детства хорошо кормленные, хорошо одетые, спокойные люди. Пожилые церемонно раскланивались при встрече со знакомыми, молодые приветливо улыбались друг другу, парочки, не обращая ни на кого внимания, целовались. Но проделывали они это пристойно, без вульгарной нарочитости…

Они здесь, в Европе, давно научились на ярмарке тщеславия, именуемой жизнью, делать ставки спокойно, без эмоций. «И рыбку съесть, и не уколоться, — подумала Ольга.