— В следующий приезд, — так и не вспомнив свой «вещий» сон, согласился отец Мирослав. — А пока в Москву заеду помолиться за душу мою заблудшую в храме Елоховском у отца Матвея.

— В Москву-то Первопрестольную когда рассчитываешь укатить? — зыркнул на него отец Иов.

— Сегодня, ночным скорым, ежели билетом разживусь.

— Разживешься. По нонешним ценам купейные вагоны пустыми катаются.

— Коли разживусь и в поезде встречу твоих войников, то в обиду их никому не дам. Можешь положиться на Мирослава, отче.

— Об этом слезно и хотел попросить тебя, Мирослав, — обрадовался болезный отец Иов.

— Чего просить, коли дело-то богоугодное? — покачнувшись на колченогом стуле, отмахнулся Мирослав. — Документы у них, надеюсь, имеются, отче?

— То-то и оно: не документы, а туфта с одесского Привоза, — виновато потупился отец Иов. — Границу-то пересекут с туфтой, а что в России будут с ней делать — вопрос. Выправил бы я им что-нибудь понадежнее, да вот поди ж ты, скопытился…

— Их в Москве встренут или как? — поинтересовался Мирослав.

— Неведомо мне про это, — развел руками отец Иов, достал из потертого бумажника крохотную писульку. — Меня просили сопроводить их до самой Москвы, а с Киевского вокзала позвонить из автомата по указанному здесь телефону и сообщить их ближние планы в столице, ежели, конечно, они откроются мне.

— Понятно, отче! — кивнул Мирослав и потянулся за бумажкой с номером телефона.

Взглянув на нее, он моментально протрезвел, а в висках будто молоточки застучали.

«Походин Николай Трофимович» — четким почерком красовалось на бумажке, а ниже был записан телефонный номер. Бесенятами заплясали перед глазами отца Мирослава эти три слова. Было время, когда судьба свела семинариста Влодзимежа Шабутского с майором КГБ Походиным, и запомнил Влодзимеж этого человека накрепко.

— «Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходе своем, и возвращается ветер на круги своя», — пробормотал Мирослав и почувствовал, как сжалась от липкого страха его душа.

Не за себя так, до озноба, испугался отец Мирослав, а за тех троих ратоборцев из православной Сербии, которых он вызвался своими руками сдать христопродавцу Походину.

«Матка Боска ченстоховска, влип, Мирослав, как кур в ощип! — подумал он. — Ситуация…»

— Чем так смутилась душа твоя, Мирославе? — заметив его смятение, смиренно спросил отец Иов.

«Христопродавцем никогда не был и теперь не стану», — принял решение отец Мирослав, а вслух сказал как о чем-то само собой разумеющемся:

— Почту за честь оказать услугу братьям, воевавшим за православную веру.

Отец Иов удовлетворенно улыбнулся и показал отцу Мирославу три фотографии.

— Особенно присмотрись к этому вот войничку, — ткнул он пальцем в одну из фотографий. — Племяш баит, что бисов Интерпол всех троих за что-то ищет. Но то не наше церковное, а мирское дело, Мирослав, — строго добавил он.

С фотографии на отца Мирослава смотрел дюжий, цыганского обличья мужик в пятнистой униформе, с сильной проседью в бороде. Смотрел он хмуро, будто заранее обвинял Мирослава в каких-то тяжких прегрешениях. Взглянув мельком на обличья остальных двоих, задрожал мелкой дрожью отец Мирослав и потянулся за рюмкой, наполненной крепкой настойкой.