Женщина застыла в напряженной позе. Потом подняла глаза вверх и увидела нависшего над ними Кризи. Она произнесла:

– Вы слышали, что сказал мне этот подонок?

Кризи кивнул.

– Да, то же самое мог бы сказать и я. – (Раби посмотрела на него восхищенным взглядом.) Кризи продолжал: – Макси прав. Мы на вас не работаем. Именно такой договор был у нас в Денвере. Мы сюда прилетели просто посмотреть, что к чему. Если нам удастся найти что-то такое, что позволило бы дальше раскручивать это дело, вот тогда вы начнете платить. Я очень рассчитываю на то, что нам повезет, потому что мне, честно признаться, доставило бы удовольствие потратить немного ваших денег. Через четыре-пять дней, думаю, мы в этом вопросе определимся. А прежде я бы посоветовал вам получше контролировать ваши чувства. В противном случае, даже если мы и найдем что-нибудь, то просто плюнем на это и будем пить свое виски.

В танцевальном зале и около длинной стойки бара, где торговали лишь пивом и прохладительными напитками, было несколько белых лиц. Дансинг находился на окраине, километрах в десяти от центра города.

Он встретился с Шави в диско-клубе гостиницы «Шератон», и скоро его покорили раскованность и пристрастие девушки к разным увеселительным заведениям. Когда они решили передохнуть и пропустить стаканчик, Шави объяснила ему, что значительная часть членов индийской общины, некогда завезенных в Родезию англичанами в качестве квалифицированной рабочей силы для строительства железных дорог, со временем стала здесь одной из влиятельных составляющих среднего класса. Ее представители теперь главным образом занимались недвижимостью и розничной торговлей. Семье Шави, например, принадлежал большой магазин готовой одежды.

Родители девушки отнюдь не пришли бы в восторг, узнав, что она проводит вечер в обществе европейца, но если бы она решила то же самое сделать с африканцем, они пришли бы в ужас. Но она принадлежит к новому поколению. Она родилась в стране, которая принадлежала ей ровно в такой же степени, как и всем другим ее гражданам, и она вольна проводить вечера хоть с чертом, если он ей понравится… даже с мальтийцем.

Майкл оглядел претенциозно оборудованный танцевальный зал и заметил, что он мало чем отличается от какого-нибудь европейского диско-клуба. Она тут же предложила поехать в другое место, и они взяли такси. Заплатив за вход по пятьдесят центов, они вошли в клуб «Мушамбира», тоже на окраине города, где гулко рокотала ритмичная музыка.

Он удивился тому, что чернокожие посетители дансинга, а их было большинство, очень хорошо одеты: мужчины в костюмах и при галстуках, а женщины в ярких платьях. Шави объяснила, что многие даже весьма состоятельные чернокожие предпочитали оригинальную музыку и атмосферу таких заведений, как клуб «Мушамбира». Здесь, среди своих, они чувствовали себя более естественно, чем в дорогих клубах для белых в центре Хараре, а нескольких либерально настроенных белых, которые забредали в такие места, просто терпели.

– А к тебе как здесь относятся? – спросил Майкл.

Она улыбнулась и ответила:

– Я – единственная в своем роде. Наверное, я первая и последняя индианка, которая когда-либо проходила в эти двери. Я отлично говорю на шона, и у меня нет предрассудков, а они это чувствуют. К тому же я как-то приходила сюда с одним своим африканским приятелем, с которым познакомилась в университете. Сейчас он учится в Лондоне.

– Ты его любила?

– Да. Но Лондон очень далеко, а мне только девятнадцать, и надо еще так много всего успеть…

Они танцевали под музыку местной негритянской группы почти без передышки около часа. В конце концов Майкл взял ее за руку и сказал:

– Пойдем в бар, очень пивка холодного хочется… К тому же я совсем не прочь поболтать с местными обитателями.