Уважаемая соседушка что-то ему возразила, но Герка не расслышал, присел к огню и уныло подумал: «Меня как будто и нету. А вот Пантя придёт, все вокруг него забегают. Ладно, ладно, посмотрим, как завтра вы вокруг меня прыгать будете!» Он ещё пытался придумать о себе что-нибудь значительное, а о них неприятное, чтобы к возвращению этой милой Людмилы избавиться от ощущения растерянности, ненужности, но ничего у него не получилось. Наоборот, он внезапно почувствовал, правда не очень определенно, что, может быть, он в чём-то и виноват. Но — в чём?!.. Всё равно получалось, что ни в чем!

Истомлённый ожиданием этой милой Людмилы, Герка совсем запутался в своих ощущениях, желаниях и решениях. Временами ему даже подумывалось, что он и в многодневный поход не прочь отправиться, чтобы она не считала его трусом.

Заслышав её голос, он вздрогнул, засуетился и едва не бросился бежать в темноту, вон — отсюда!

Дед Игнатий Савельевич всё углядел и просящим тоном посоветовал:

— Скажи ей, что образумился, передумал, извинись обязательно… Когда они искупаются, картошечка в самый раз и поспеет. А мы ещё чаёк со смородиновым листом организуем. А он, сказывают, нервы очень уж укрепляет.

— Да, нервы в жизни играют значительную роль, — охотно продолжила разговор тоже уставшая от молчания тётя Арнадна Аркадьевна. — Вот у Людмилочки они представляются мне почти железными.

— Каждый участник нашего многодневного похода вернется из него с крепчайшими нервами, — будто продиктовала, подойдя к костру, эта милая Людмила. За ней из темноты появились Голгофа и Пантя с узлом в руках. — Мальчики, вы будете купаться? Учтите, редкая возможность — поплавать в ночной реке под звёздами.

Герка ждал, чего ответит Пантя, а тот ждал, чего ответит Герка, не дождался и пропищал:

— Попробую я. Плаваю я как топор, но попробую. Да я уж сегодня раз уж и тонул.

— Сегодня я купался уже, — по возможности небрежно сообщил Герка, соображая, как бы ему набраться смелости и бултыхнуться в реку с таким шумом, чтобы все обратили внимание.

А девочки восторженно повизгивали в воде.

— Слышь, Герка, — шепнул Пантя, — столкни мене… ме-ня… сам-то я… — Он разделся, переминался с ноги на ногу. — Ме-не боязно самому-то… мне боязно… ты ме-ня в спину… а? Толкни… а?

Герка тоже разделся, тоже переминался с ноги на ногу и тоже боялся воды.

— Мальчики! Мальчики! — раздался из темноты голос Голгофы. — Нам жаль вас! Не вода, а блаженство! Да и не очень глубоко здесь!

— Да они просто трусят, наши мальчики! — крикнула эта милая Людмила. — А ну, кто из вас не совсем трус?

— Толкни, толкни ты мене! — взмолился Пантя. — Ну! Хоть по шее мне крепко дай!

«Вот тогда и получится, что он меня смелее», — мрачно пронеслось в голове Герки, и он шепнул:

— Я сам…

Но ноги словно приросли к земле, и даже чуть-чуть вросли в неё. Герка замёрз и с каждым мгновением, казалось, терял последнюю надежду пересилить страх.

— Тогда давай я тебе… тебя? — предложил Пантя, и Герка непроизвольно мотнул головой, и тут же сильные руки Панти толкнули его, и он пролетел чуть ли не до середины реки. Летя в темноте и падая в темноту, он успел обреченно подумать, что сейчас все его мучения вполне могут закончиться — прощайте, дорогие друзья, добились вы своего…

Вслед за ним с громким испуганным пищанием в воду грохнулся Пантя — его столкнул дед Игнатий Савельевич.