— Это же альтерионский сканер, — удивляюсь я, — и регенератор тоже. Я имел с такими дело.

— Извини, драгоценный Док, я знаю, что ты врач, но я просто пользователь и действую по инструкции. Если ты считаешь, что я делаю что-то неправильно…

— Нет-нет, всё верно, — я прикладываю автоматический инъектор к месту перелома, и уже через несколько секунд боль отступает. — Просто удивился, что вы пользуетесь иномировой, а не собственной медициной.

— Её дали нам драгоценные гости, — улыбается она. — Никакой другой у нас нет.

— Как странно… А если эти гости от вас уйдут, как вы пополните запасы препаратов?

— Если гости от нас уйдут, — ответила Олли, безмятежно улыбаясь белоснежными зубами, — то препараты нам не понадобятся.

* * *

— Ты изменился, — говорит Олли вечером.

Мои рёбра уже почти не болят, и мы достойно отметили встречу. На ракушку нажимать не пришлось, девушка пришла сама. Сейчас она стоит голой у окна и даёт мне собой любоваться. Есть чем.

девушка пришла сама. Сейчас она стоит голой у окна и даёт мне собой любоваться. Есть чем.

— И в чём я изменился?

— Твоё одиночество. Оно стало другим. Ты полюбил кого-то?

— Не знаю, Олли. Может быть. И потерял даже раньше, чем успел полностью осознать этот факт. Глупо, да?

— Вы все очень искусны в достижении личного несчастья, — отвечает девушка серьёзно. — Как будто больше всего боитесь понизить свой уровень боли. Ты старый, и это, может быть, последняя любовь, которую тебе дарит Мироздание. И что ты делаешь?

— Что я делаю?

— Ты решаешь, что недостоин, что это не для тебя, что этого не может быть, что это ошибка. А когда Мироздание, обиженно пожимает плечами, и говорит: «Ну ладно, раз ты не хочешь…» — и забирает подарок, ты не бежишь за ним с криком «Отдай, я был не прав!», а облегчённо вздыхаешь и наслаждаешься тем, как тебе больно.

— У этих отношений не было перспективы, поверь.

— А ты хотел перспективы или любви? У тебя могло бы быть что-то, что осталось бы надолго, или нет. Но ты даже не попробовал, верно? Теперь у тебя только боль, и уж она-то точно останется с тобой до конца дней твоих. Разве я не права, драгоценный Док?

— Совершенно права, Олли. Ты удивительно мудрая девушка, а я старый дурак. Но я не мог поступить иначе.

— Конечно, — улыбаются мне из темноты белые зубы. — Иначе это был бы не ты, а кто-то другой. Тот, кто хочет быть счастливым, а не плакать ночами в подушку.

— Я не плачу.

— Это тебе так кажется.

Олли впервые осталась со мной на ночь, а не ушла. И я был ей за это благодарен. Я уверен, что поступил правильно. Я не вижу, как мог бы поступить иначе. Олли просто не понимает, о чём говорит, и не знает моей ситуации. Но мне отчего-то стало так тоскливо, что впервые в жизни оказался реально близок к тому, чтобы посмотреть на пистолет не с той стороны. Говорят, каждый, кто смотрит в прицел, однажды захочет заглянуть в ствол. Но мне нельзя, у меня есть Нагма, которая больше всего на свете боится остаться одна. Я не могу её бросить. Дружеское чёрное плечо очень странной девушки Олли очень помогло мне этой ночью. И даже если я в него немного поплакал, то она никому не скажет, а я ни за что не признаюсь.

А рано утром в комнату без стука вошёл Теконис. Не обращая внимания на то, что я не один, и уж точно не собираясь извиняться, он коротко сказал:

— Собирайтесь. Срочно.

— Что случилось? — спросил я, по военной привычке уже впрыгивая в штаны.

— Граф Морикарский воскрес.

Глава 12. Лжемихаил

— Моя принцесса.