— Всего три часа ночи, давай обратно.

И лёг рядом, потянул меня к себе:

— Сними ты это платье!

Смотри-ка! Оклемался! Даже тон свой властный снова нашёл. Вот тебе, Алёшка, по мордасам. Дурочка из переулочка. Надо было вчера снять кольцо и уйти. Теперь терпи и снова играй роль. Я неловко стащила платье через голову, оставшись нагишом, и попыталась отвоевать кусок одеяла. Но Антуан не дал:

— Я хочу посмотреть на тебя.

— Что я, картина, что ли… — буркнула, но руки от груди убрала. Он смотрел. В комнате царил полумрак, которые рассеивали лишь светильники снаружи, и в этом таинственном полумраке оливковые глаза блестели очень тёмным серым. Антуан протянул ладонь, коснувшись шеи, провёл пальцами по плечу, спустился по ключице, словно прочертил линию между грудей, скользнул по животу и замер.

— Какая нежная кожа… Ты как призрак в этой комнате. Умей я рисовать — нарисовал бы тебя такую…

— Я не призрак, — осторожно ответила ему, чтобы не рассердить. — Я живая.

— И тёплая, — согласился он. — И сильная… Это ты притащила меня сюда? Ты вела машину?

— Я.

— Ты и машину водить умеешь…

Его ладонь всё ещё гладила мой живот, словно рисуя очертания слабеньких кубиков пресса. Мой пресс полетит к чертям собачьим с такой жизнью! Надо бы всё-таки заняться спортом. Побегать с утра хотя бы… Но кроссовки в отеле. Почему я не купила вчера пару в магазине?

— Антуан, тут можно раздобыть какие-нибудь кроссовки на мою ногу? — почти жалобно спросила я. Он опешил на секунду, а потом съязвил:

— Между прочим, я кого-то спрашивал — всё ли купили или надо что-то ещё!

— Я забыла, — с улыбкой покаялась и увидела ответную улыбку, но всего лишь тенью. Она исчезла, и Антуан серьёзно сказал:

— Если ты собралась бегать по утрам, то это подождёт. Утром после завтрака мы выезжаем в Париж. Выставка через три дня, до неё мне нужно успеть проверить брошь.

— Хорошо. Но мы можем заехать в Ниццу? Мне нужно кое-что забрать в гостинице!

— Если только забрать, то заедем, — великодушно согласился мой работодатель.

Он сел в кровати, стащил через голову рубашку:

— Ты меня раздевала, полагаю? Чего тогда полностью не раздела?

— Как ты себе это представляешь?! — теперь моя очередь язвить. — Ворочать такую тушку, это надо быть Шварценеггером! А я тоже пила вчера, не забывай!

— Забудешь тут, — пробурчал он, возясь под одеялом. Космос, неужели он снимает трусы? Точно, бросил на пол… И что сейчас? Может, алкоголь пробуждает в нём скрытые способности?

Антуан снова лёг и потянул меня к себе. Я оказалась головой на его плече, рука сама собой устроилась в районе живота. Антуан обнял меня за плечи, взялся за пальцы и легонько направил их ниже, к холмику. Горячему, но всё такому же вялому и недвижному.

— Просто положи вот так руку.

Я замерла, слушая гулкие удары сердца через клетку рёбер. Через тёплую гладкую кожу. Потом, видя, что ничего не происходит, устроилась поудобнее. Антуан с запинкой спросил:

— Ты сказала в ресторане, что я тебе понравился, а сейчас? Я всё ещё нравлюсь тебе?

— Да.

— Даже если ты знаешь, что я не смогу доставить тебе удовольствие?

— Причём тут это…

— При том, что… Впрочем, ты права.