– Как это? – не понял Бэрби.

– Случайное совпадение генов может дать ребенку какую‑нибудь одну черту ведьм, и не дать всех остальных, – пояснил Сэм. – Частичный атавизм, когда человек унаследовал от ведьм, скажем, одну шестнадцатую часть генов, дает ему, например, экстрасенсорные способности, телепатию. Это обычно нервные, напряженные, несчастные люди – из‑за подсознательного конфликта их противоборствующих наследственных устремлений. Они становятся религиозными фанатиками, спиритуалистами, медиумами всех мастей, Это больные, страдающие раздвоением личности, патологические преступники. Приятным исключением может стать гений – гибриды всегда отличаются повышенной жизненной силой.

Бэрби слушал Сэма, словно во сне.

– Те, в ком кровь ведьм сильнее, обычно лучше понимают свой необычный дар… и обычно стараются его скрыть. В средние века, пока инквизиция владела древним искусством распознавать ведьм, их ловили и сжигали на кострах. Теперь им живется значительно легче. Они могут почти открыто пользоваться своими способностями, как‑то организовываться и планировать возврат к былому могуществу. Они, судя по всему, немало сил потратили, взращивая современный научный скептицизм ко всему сверхъестественному – еще одно, как говаривал доктор Мондрик, чисто пропагандистское словечко. На самом дела оно означает – сверхчеловеческое.

А Бэрби все сидел и думал об Април Белл и ее странном признании. Она, видимо, и в самом деле ведьма… и он попал под власть ее чар.

– В каждом поколении рождается несколько человек, унаследовавших примерно около четверти генов lycanthropus. Эти люди, на четверть ведьмы, часто не понимают, что они из себя представляют. У них повышенная восприимчивость, порой они неосознанно используют свои нечеловеческие силы. В основе всей их жизни лежит конфликт двух родов. Зло перемешано с добром… их запутанные жизни порой выливаются в странные русла.

И тут Бэрби начал понимать правду. И что‑то более холодное, чем мокрый, пахнущий грозой ветер, леденящим дыханием коснулось его сердца.

– Доктор Мондрик потратил очень много времени в поисках теста, определяющего наличие генов lycanthropus, – рассказывал Сэм. – Результаты были не слишком обнадеживающие. Некоторые физические характеристики, такие, как характерные группы крови или форму черепа, распознать оказалось совсем не трудно, но, к сожалению, выяснилось, что они не очень связаны с бесконечно более опасными наследственными характеристиками сознания. Некоторые из разработанных доктором Мондриком анализов позволяли сделать грубую оценку, но определить наверняка… Увы, этого добиться так и не удалось.

Бэрби так и задохнулся.

– И поэтому… – начал он, но договорить не смог.

Сэм мрачно кивнул.

– Пусть тебя это не беспокоит, Вилли, – тихо сказал он. – Судя по анализам, ты действительно унаследовал от lycanthropus довольно много. Потому‑то доктор Мондрик и не взял тебя в Фонд… Он не мог рисковать. Но не забудь, это только оценка, а не окончательный результат. Ведь многие, из тех, в ком течет кровь ведьм, оказываются вполне достойными гражданами. Да что там говорить, Мондрик как‑то сказал мне, что, судя по анализам, даже у Ровены, и то много ведьминых генов.

– У Ровены? – этом откликнулся Бэрби.

Потом он медленно, понимающе кивнул. Это кровь ведьм в жилах слепой женщины, ее нечеловеческие способности сделали Ровену такой опасной для других ведьм. Это черное наследие отправило ее в Гленхавен, а оттуда – на смерть. Но Бэрби не хотелось сейчас говорить о Ровене.

– А чистокровные ведьмы, – неуверенно прошептал он. – Кто они?

– Чистокровных ведьм существовать не должно, – ответил Сэм.