Зачем-то Пришельцу понадобилось в гинекологию заглянуть. Аркадий его там и оставил. Бросил, по-простому го воря.

С житейских позиций объяснить произошедшее никак нельзя. Если один кадр – метаморфозу в салоне «скорой» – можно было ещё как-то стереть из памяти и сделать вид, что ничего не произошло, обычная галлюцинация, пусть и массовая, то проигнорировать звонок в прошлое Изместьев при всём желании не мог. Он сидел в мозгу вживлённым имплантатом и ежеминутно напоминал о своей чужеродности.

Аркадий повернулся на правый бок и чуть не вскрикнул: Ольги рядом на кровати не было. Быстро вскочив, зажёг свет и увидел возле окна на тумбочке записку.

«Не думай, что только тебе дозволено совершать театральные жесты. Я тоже могу уйти… Пусть не так эффектно, но не менее серьёзно. Твоя жена».

Пройдя в комнату Савелия, и там обнаружил пустоту. Итак, домашние последовали его примеру. Что ж, проглотим…

На сына это было похоже: чего греха таить, супруги Изместьевы частенько «куковали» ночь напролёт в полной неизвестности: где Савелий, живой ли, здоровый ли…

Но Ольга… Куда могла пойти она? И что значит – «не менее серьёзно»? Они что, больше не семья? А чему, собственно, удивляется? В принципе, они давно – скорее видимость семьи, нежели что-то настоящее. Возвращаясь после работы домой, Аркадий частенько ловил себя на том, что не испытывает особой радости, какого-то душевного подъёма. Сплошные недомолвки с женой, каждодневный сыновний сарказм с издёвками вперемешку. Случайные люди под одной крышей, короче.

Мышцы спины словно свело судорогой. Он и не знал, что пустота пустоте рознь. Тысячу раз оказывался раньше дома один, но никогда не было так пакостно на душе. Ему впервые стало жутковато в собственной квартире. Одиночество не радовало, а скорее – раздражало.

Аркадий вдруг ощутил укол самолюбия: он первым вернулся к остывающему очагу. Ненадолго же его хватило! Тряпка! Надо было проявить характер, потерпеть, заявиться утром, после того как у Ольги начнётся рабочий день.

Одним из немногочисленных плюсов его профессии был сменный график работы. Хоть суббота на дворе, хоть вторник – всё едино. Общепринятых выходных для «скорой» не существовало. «Поплохеть» соотечественнику могло хоть в будни, хоть в праздники. В последние даже чаще.

Изместьев испытывал почти животное удовлетворение, когда все утром собирались на работу, а он, сытно позавтракав, укладывался спать после ночного дежурства. И если ему не хотелось видеть домашних, что в последнее время случалось достаточно часто, можно было задержаться где-нибудь на полчасика и спокойно заявиться в пустую квартиру.

Что ж он теперь-то не подождал?! А что бы от этого изменилось? Ну, нарисовался бы в девять, обнаружил бы то же самое… Стоп! Он не мог знать, что квартира пустая, это первое. Второе – Ольга может подойти с минуты на минуту и обнаружить его. И его уход будет выглядеть дешёвым трюком, капризом, не более. И самолюбие будет не где-то, а в известном месте… Нет уж, уходить, так уходить… Навсегда, или почти… навсегда.

Встречаться с женой не хотелось.

Это всё Пришелец виноват. Своим звонком замутил мозги так, что подумать о чём-то другом стало нереально. И не только звонком. Что-то говорил про необязательность жестов и поступков в «Беглой лошади». Взбаламутил конкретно, вот и вернулся домой раньше времени. А не следовало!

Изместьев почувствовал себя преступником, возвратившимся на место преступления до приезда опергруппы. Чтобы уничтожить улики, замести следы. Рискуя при этом попасться с поличным. Матёрые рецидивисты так никогда не поступают. Несолидно. Он что, не матёрый?

Так или иначе, следовало что-то делать. Сейчас он всё исправит. Восстановит «картинку преступления».