– Да солнце ясное, кто ж выше его.

– Выше его – Неявленный, – законно отозвался вопрошавший и не удержался почесал в затылке. – А как это ты выбрал бога, до которого и дотянуться‑то нельзя?

– Я не выбирал, солнцу красному весь мой народ кланяется.

Челюсть клацнула, отвисая.

– Одному?

– Одному, человече.

Озадаченный м'сэйм топтался на месте, явно не зная, как поступить с этим свалившимся ему на голову пришельцем.

– Ну и чего ты к нам подался? – спросил он с тихой ненавистью, как видно, уже предчувствуя, что теперь мороки не оберешься.

– Душа истины алчет! – торжественно возгласил Харр. – А вы что, разве не всех принимаете?

Это вернуло допросчика к его прямым обязанностям.

– Всех, всех. Железа на себе имеешь?

Харр с сожалением вытащил из‑за пояса кинжал.

– Брось!

Пришлось разжать руку. Добрый клинок, обиженно брякнув, зарылся в пыль. М'сэйм выпростал ногу из сандалии, нагреб еще немного землицы и затоптал кинжал, не прикасаясь к нему руками.

– Копай со всеми, – приказал он Харру. – А надумаешь вернуться, ступай спиной к солнцу. Мы никого не держим.

И пошел прочь. М‑да, не больно много удалось узнать. Ну да там посмотрим, ведь сказали – не держат. А огниво‑то, слава Незакатному, отобрать не догадались.

Он без излишнего энтузиазма подошел к груде камней, образовавшейся после обтесывания скалы, выбрал острый и длинный осколок. Спрыгнул в канаву, огляделся. Ни одно из лиц симпатии не вызывало, но один ошейный телес с рубцом на подбородке – видно, тщился ошейник расколоть – показался ему хотя бы не таким грязным, как все.

– Я землю рыхлить буду, а ты выгребай, – сказал он телесу, пристраиваясь рядышком.

Телес испуганно шарахнулся.

– Это ж камень, богом сотворенный, – не железо поганое, – громко и назидательно изрек Харр.

Его спокойная уверенность подействовала – работа пошла на двоих, поначалу даже стало весело. Потом, естественно, прискучило: новизны впечатлений от землеройного труда хватило разве что на пару часов. Напарник работал старательно, но губы при этом сжимал до синевы; верно, болтать здесь считалось за грех. А этому было чего бояться – с его‑то ошейником если выгонят отсюда, то одна дорога: в лес, к подкоряжникам. Солнце уже клонилось к закату, и молчаливые труженики все чаще и чаще на него поглядывали. Харр тоже помалкивал, верный своему правилу ни о чем поначалу не спрашивать, а подмечать то, что само на глаза да на слух попадается.

Наконец солнце коснулось своим тусклым задиком края земли, тотчас раздался знакомый пронзительный свист. Все разом выпрямились, бросив работу, и двинулись вдоль основания холма, обтекая его кто слева, кто справа. Харр припрятал свою ладную мотыжку, чтобы назавтра никто ее не перехватил, и пошел следом за всеми.

С другой, солнечной стороны холма канава была вырыта в ширину человеческого роста, устлана сухой травой и прикрыта сверху наискось прислоненными к стенке стволиками молодых деревьев; ветви их на одном краю были уже часто переплетены толстыми травяными стеблями. Однако разглядывать это нехитрое жилище, в котором ему совершенно очевидно предстояло провести не одну ночь, было недосужно: все м'сэймы, числом около тридцати, столпились возле широкого чана с водой, торопливо смывая грязь с запыленных лиц и почерневших рук. Харр скривился, увидав бурую взбаламученную воду – опоздал, теперь в нее и палец‑то окунуть противно. Однако пришлось все‑таки сполоснуться, и, пока он обтирал руки о собственные штаны, на лице его отразилась такая брезгливость, что давешний напарник над ним сжалился:

– Не печалуйся, – губы едва шевелились, но шепот был отчетлив.