Ночью она забивалась вместе со своим младенцем в щели между камнями, пробуя воссоздать для себя успокаивающую закрытость кокона Древа. Она ела, что могла разыскать — наполовину высохших жаб и лягушек, закопавшихся в землю, ящериц, скорпионов, мякоть и корни кактусов. Она кормила ребёнка пережёванной массой из мяса и растительного материала. Но ребёнок выплёвывал грубую пищу. Она по-прежнему тосковала по своему чревному корню, скулила и жаловалась.

Последняя всё шла, шла и шла.

У неё не было никакой стратегии — лишь продолжать идти, держать своего младенца подальше от химических объятий Древа и ждать, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Если бы её мышление было достаточно сложным, она могла бы надеяться отыскать больше людей, где бы они ни остались — возможно даже, сообщество, которое жило независимо от Древ.

Это была бесполезная надежда, потому что больше таких общин на Земле не было. Она не знала об этом, но ей некуда было идти.

Земля начала постепенно подниматься. Последняя шла по грубому песку и россыпям гравия.

Прошло полдня, и она добралась до местности, покрытой низкими холмами с пологими склонами. Ей было видно, как эти разрушенные эрозией бугры тянулись до самого горизонта к северу и к югу, километр за километром, на всём пространстве до теряющегося в пыли горизонта и дальше. Она шла через остатки некогда величественной горной цепи, воздвигшейся вдоль древнего шва между континентами. Но несущие пыль ветры Новой Пангеи давно стёрли горы до этих незначительных пеньков.

Оглянувшись назад, она могла разглядеть свои собственные следы, сопровождаемые мазками отпечатков костяшек её пальцев и отмеченные беспорядком в тех местах, где она останавливалась, чтобы кормиться, испражняться или спать. Это были единственные следы, которые тянулись через эти безмолвные холмы.

Чтобы пересечь горы, ей потребовалось два дня.

После этого земля снова пошла под уклон.

На равнине росло чуть больше растений. Здесь были колючие деревья со скрюченными ветвями и пучками игловидных листьев, напоминающие сосну долговечную. Возле их корней находили приют несколько прыгающих мышей — выносливые грызуны, чемпионы по выживанию и свирепые запасающие воду существа — и великое множество ящериц и насекомых. Она охотилась на крошечных существ вроде гекконов и игуан, и жевала их мясо. Но на этой более рыхлой земле Последняя должна была сохранять осторожность, следить за закопавшимися в землю крысо-ртами и за дрожащими невидимыми тушами охотников-засадчиков.

По мере того, как земля понижалась ещё больше, открылся вид на запад. Она увидела обширную равнину. За своего рода прибрежной полосой земля была белой — белым, как кость, листом, который простирался вплоть до ровного, словно срезанного ножом, по-геометрически плоского горизонта. Слабый ветер завывал у неё на лице. В его дуновении она уже ощущала вкус соли. Насколько она могла увидеть, ничто не двигалось.

Она добралась до фрагмента умирающего внутреннего океана. Где-то вдали от этих мест ещё оставалась вода — чтобы море пересохло, требовалось очень много времени — но это была сужающаяся полоса настолько солёной воды, что она была почти безжизненной, и её окаймляла эта обширная белая оправа высохших на воздухе пластов соли — плоскость, которая тянулась до самого горизонта.

Спрятав лицо ребёнка в шерсти у себя на груди, Последняя упорно продолжала спуск.

Она достигла места, где началась соль. Большие параллельные полосы отмечали место, где некогда плескалась вода. Она копнула немного солёной грязи и лизнула её, но сразу же выплюнула горькое вещество. Здесь была растительность, устойчивая к засоленной почве. Росли маленькие, колючие жёлтые кусты, которые напоминали лебеду перепончатую, тидестромию и молочай, которые когда-то цеплялись за жизнь в калифорнийских пустынях Северной Америки.