А когда психотропные растительные лекарства стёрли острую, глубоко въевшуюся память о потерянном ребёнке, её наполнило зелёное счастье, и она чувствовала, что оно будет длиться вечно.
Не такой уж и плохой конец для этой долгой истории.
Эпилог
Снова наблюдали группу одичавших детей — на сей раз на острове Бартоломе. Поэтому Джоан и Люси захватили сети, электрошоковые пистолеты и винтовки с усыпляющими зарядами, и сейчас плыли по Тихому океану на своей лодке на солнечных батареях.
Ровный свет экваториального солнца отражался от воды на рябую кожу Джоан. Сейчас ей было пятьдесят два, но она выглядела гораздо старше — настолько сильный ущерб нанесла её коже, не говоря уже о волосах, окружающая природа, изменившаяся после Рабаула. Но Люси за свою недолгую жизнь встречала очень мало действительно старых людей, и ей мало с кем можно было проводить сравнения: для неё Джоан была просто Джоан — её матерью, её ближайшей спутницей.
День был ясным, полосы немногочисленных облаков тянулись в вышине. Солнце ярко освещало большой парус, служивший также солнечной батареей, который раскинулся над головой Люси. Тем не менее, женщины завернулись в свои защитные пончо и каждые несколько минут поглядывали на небо, опасаясь дождя, который мог бы обрушить на них ещё больше пыли — токсичных, иногда радиоактивных осколков, бывших когда-то полями, городами и людьми, которые теперь целиком окутывали планету, словно тонкая серая пелена.
И, как всегда, Джоан Юзеб всё говорила и говорила.
— Ты же знаешь, у меня всегда была слабость к британцам, упокой господь их души. Конечно, во времена своего расцвета они не всегда вели себя хорошо. Но без них человеческая история Галапагосских островов была довольно унылой: безрассудные норвежские фермеры, эквадорские тюремные лагеря — и все поедали живую природу с такой скоростью, с какой могли. Даже американцы использовали острова как бомбардировочные полигоны. Но всё, что сделали для Галапагосов британцы — это забросили туда на пять недель Дарвина, и всем, что они оттуда забрали, была теория эволюции.
Люси позволяла себе пропускать мимо ушей болтовню Джоан — это случайное эхо из мира, которого она никогда не знала.
В вышине кружились фрегаты, следуя за лодкой так же, как они преследовали рыбацкие суда и туристические теплоходы, когда-то теснившиеся в этих водах. Это были крупные худые чернопёрые птицы, которые всегда больше всего напоминали Люси птерозавров из книг её матери и с выцветающих распечаток. Ей подумалось, что она заметила в воде морского льва, возможно, привлечённого гудением электрического двигателя лодки. Но эти симпатичные млекопитающие сейчас были редкостью, отравленные ядовитым мусором, всё ещё циркулирующим по ленивым океанам.
Галапагосские острова были группой вулканических конусов, поднявшихся несколько миллионов лет назад над поверхностью Тихого океана на экваторе, в тысяче километров к западу от Южной Америки. Некоторые из них были лишь немногим больше, чем кучей вулканических валунов, наваленных друг на друга. Но другие претерпели собственную геологическую эволюцию. Например, на Бартоломе более мягкие внешние стены старых конусов подверглись разрушению, а прочные вулканические пробки, находившиеся внутри них, приобрели тёмно-красный цвет по мере того, как ржавело железо, которое в них содержалось. И вокруг этих старых образований разлилась более молодая лава — поля лавовых бомб, труб, конусов, словно серовато-чёрное лунное море, омывающее подножия прочных древних монументов.
Но здесь, на этих молодых, ещё не до конца сформировавшихся островах была жизнь: конечно же, была — клочки той жизни, которая некогда была самой знаменитой в мире.
Она видела птицу, стоящую, вытянувшись, на маленьком мысе. Это был нелетающий баклан: потрёпанный и чёрный, существо с обрубленными бесполезными крыльями и маслянисто поблёскивающим оперением. |