– А что? – с вызовом отозвалась Ника. – И стукалочки делали, и по огородам лазили, и много чего еще! Зато на деньги в азартные игры не играли! И грядки пололи, и ягоду собирали. Днем трудились, а вечерами развлекались! Это, между прочим, и есть нормальное детство!

– Я тоже хочу грядки полоть! – неожиданно высказалась Марфа.

– И ягоды собирать! – пробасил Петр.

Если бы дети сказали, что хотят лазить по чужим огородам, ЕВР бы, наверное, эту неожиданную дискуссию прекратил немедленно. Но когда двойняшки в один голос выразили горячее стремление к труду…

– Вероника Владиславовна, вы и в самом деле готовы взять их с собой? – недоверчиво спросил он.

– Конечно! – подтвердила няня. – Что они мне чужие, что ли?

– А как же ваш отпуск?

– Так это он и будет! Отдых – это что? Свобода! А в Кувандыке у нас без вас этой свободы будет – завались!

– Папа! – требовательно заголосили двойняшки.

– Ладно, – сдался ЕВР. – Принимается как вариант. Если в Европе хорошо себя вести будете, так и быть, в качестве награды поедете в Кувандык.

– Ура! – завопили дети. Запрыгали по гостиной, шлепая раскрытые ладони друг друга. – Получилось!

* * *

Три дня Ника ходила сама не своя. На неделе неожиданно заехала Гена в невероятно красивом платье и сногсшибательной шляпке, якобы проведать детей перед своим отъездом на отдых в Ниццу. С двойняшками пощебетала ровно минуту, а потом томно объявила, что в субботу идет на закрытую вечеринку для очень узкого круга лиц, которая устраивается по случаю частного приезда самого Малентино. На этой вечеринке маэстро предполагает устроить мини-показ своей новой коллекции.

– Всего двенадцать платьев, – обронила Гена. – Специально везет с собой двух самых известных в мире топ-моделей…

– И вы там будете? – замирая, спросила Ника.

– Конечно, – высокомерно бросила Гена. – Показ и устраивается для таких, как я.

– А где можно билет купить? – загорелась Вероника.

– Нигде, – припечатала гостья. – Вход по лицам, а не по билетам. К тому же маэстро обещал своим поклонникам какой-то сюрприз, и общество, зная его экстравагантность, просто изнывает от нетерпения.

Вот с этой минуты Ника и заболела. Все представляла себе, как входит в красивый, сверкающий зал, как знакомится с великим кутюрье, показывает ему свой портфолио. Она даже несколько раз порывалась попросить ЕВРа провести ее к Малентино, да так и не решилась. Вовчик, как назло, ошивался где-то в Европе, и даже последняя ниточка, связывающая Нику с московской аристократией, тетя Валя, тоже отдыхала в Кувандыке.

Одному только человеку могла Ника поведать свою горькую тайну – Марфе. Знала, что поймет.

– Может, папу попросить?

– Нет, Марфи, – грустно обняла ее няня. – У него – цейтнот, а одну меня туда не пустят. Лицо не то.

– В каком смысле не то? – удивилась воспитанница. – Накрасься тогда! Хотя ты и так самая красивая…

– Не в красоте дело, а в статусе. Я же не бомонд, я просто няня. Нет в нашей стране никакой социальной справедливости! Генриетте там вообще делать нечего, а она пойдет, а я – нет!

– Ну, это мы еще посмотрим! – сузила черные глазенки девочка.

В субботу, когда уже почти стемнело, у ворот остановилась черная и длинная, как крокодил, машина.