Ивар знал, что Кристина сейчас волнуется, что он должен ей позвонить, но он не находил в себе силы. «Я либо наору на нее, либо наоборот начну плакаться в жилетку».

«Не могу позвонить. Извини», — набрал он SMS-ку и отправил ее на сотовый Кристине.

В квартире Ивара царил полный разгром. Казалось, у него не осталось ни одной целой вещи: все бумаги изорваны, телевизор разбит, одежда расстрижена ножницами на мелкие кусочки. Поверх раздавленного чемодана лежала записка от Любы: «Сына больше не увидишь».

Ивар смял ее в кулаке. Вот и все… Только у него не укладывалось в голове, как же Люба, его жена, с которой они столько прожили вместе, могла сделать с ним такое? Неужели нельзя было расстаться по-хорошему? Но, видимо, было нельзя.

В этот момент в его кармане запищал сотовый. Это была мама.

— Ив, — воскликнула она плачущим голосом. — У меня сейчас сидит Люба. Она только что из аэропорта… Вы что, поссорились?

Ивар до боли сжал кулаки. Ну что Люба за сука? Ну мать-то зачем приплетать?!

— А как же Ромка? — продолжала причитать мама. — Ты хочешь сделать ребенка сиротой?

Ей было больно и плохо: она считала своего сына стабильным и успешным, свою сноху — прекрасной женой и матерью, а теперь все ее представления о жизни рушились просто на глазах. Люба на правах несчастной жертвы выставила все так, что именно Ивар своими руками разбивает счастье своих близких: жены, матери, сына…

— Мам, мы после обо всем поговорим, хорошо? — попытался произнести Ивар как можно более спокойным тоном.

Но это еще больше ее напугало: как он может быть таким невозмутимым, когда все летит в тартарары?!

— Ив, ты не должен так поступать! Я тебе как мать говорю! Послушай меня…

— Пока, мама.

Ивар нажал на отбой и больше не отвечал на звонки. Он знал, что был груб, что так нельзя, но ничего не мог с собой поделать.

У него тоже рухнул весь его привычный мир. Ивар привык ожидать предательства от посторонних — в силу профессии у него было полно врагов. Но вот Люба… Зачем же она так?

Вопреки ожиданиям Синего, реакция народа на сенсационные сообщения о караваеваевских махинациях получилась не самая бурная. Может, это случилось из-за того, что Алтаев успел предвосхитить их публикацию, а может, сказывалась всеобщая усталость от войны компроматов.

С Хоботовым Синий так и не переговорил. Тот обещал приехать в город еще в первой половине дня, но где-то на речке Суже обвалилась опора моста, дорогу перекрыли, и теперь он безбожно опаздывал.

Синий томился и переживал, и только присутствие Марины Щеглицкой несколько скрашивало его настроение. Она сразу же взяла над ним шефство: варила ему кофе, вызывала служебную машину, баловала всякими вкусностями собственного приготовления.

От одного ее вишневого взгляда Синий краснел, как мальчишка.

Сейчас она сидела в его кабинете, положив блокнот на колени, и сосредоточенно сочиняла матные частушки о Стольникове. По замыслу Синего их надо было распечатать с тремя точками вместо неприличных слов и за день до выборов раскидать во все почтовые ящики города. Пусть граждане повеселятся.

— Ну, что у тебя получается? — спросил Синий, оторвавшись от очередной докладной.

Щеглицкая откинула назад белокурую прядь.

— Не знаю. По-моему, глупость какая-то:

— Ну как?

Синий не успел ответить. Дверь его кабинета распахнулась и внутрь влетела взмыленная Танюша Петровна.

— Синий! — закричала она. — Ты слышал новость?!! Надписи «Месть» и «Смерть» сделали люди Стольникова! Об этом по всем каналам трубят!

Синий выбежал из-за стола.