Он сжимал мою руку, пока не добился от меня какого-то бормотания.

— Он зарабатывает в десять раз больше, чем я. Мне приходится конкурировать с другим отелем, а второго буксирного парохода на реке нет. Ведь я ему не мешаю, не так ли? Он, если бы и попробовал, все равно не мог бы держать отель. Но таков уж у него характер. Ему невыносима мысль, что я зарабатываю себе на жизнь. Надеюсь по крайней мере, что это ему основательно портит настроение. И таков он во всем. Ему бы хотелось иметь приличный стол. Так нет же, он этого не делает из-за каких-нибудь нескольких центов. Ему это кажется не по средствам. Вот почему я называю его рабом. Но он настолько подл, что поднимает шум, если его чуточку заденут. Понимаете? Это как раз на него похоже. Завистливый скряга! Иначе нельзя объяснить. Не так ли? Я три года к нему присматривался.

Ему хотелось, чтобы я согласился с его теорией. И действительно, если поразмыслить, она казалась довольно правдоподобной, но болтовня Шомберга по существу своему всегда была безответственной и лживой. Однако я не расположен был вникать в психологию Фалька. В данный момент я мрачно ел кусок затхлого голландского сыра и был слишком подавлен, чтобы обращать внимание на еду, и тем более не настроен был ломать себе голову над гастрономическими идеями Фалька. Изучение их не помогло бы мне разгадать поведение Фалька, каковое, на мой взгляд, не подчинялось никаким правилам морали или хотя бы приличия. «Каким незначительным и презренным существом кажусь я этому парню, раз он осмеливается третировать меня подобным образом», — подумал я, молча терзаясь. И мысленно я с такой энергией послал Фалька со всеми его странностями к черту, что совершенно позабыл о существовании Шомберга, пока тот не схватил меня настойчиво за руку:

— Ну, об этом, капитан, вы можете думать, пока не облысеете, и все-таки другого объяснения не найдете.

Ради мира и спокойствия я поспешил с ним согласиться, убежденный, что теперь он от меня отстанет. Но в результате я увидел только, как его потное лицо засияло от гордости. На секунду он освободил мою руку, чтобы согнать с сахарницы черный рой мух, а потом снова за меня уцепился.

— Ну конечно. И всем известно, что он не прочь был бы жениться. Но увы, он не может. Позвольте мне привести вам пример. Два года назад сюда приехала с родины мисс Ванло, очень благовоспитанная девица, чтобы вести хозяйство своего брата Фреда, у которого была здесь, на берегу, техническая мастерская для мелкого ремонта. Вдруг Фальк принялся ходить к ним в бунгало после обеда и просиживал часами на веранде, не говоря ни слова. Бедная девушка понятия не имела, что ей делать с таким человеком, вот она и начала каждый вечер играть на рояле и петь, пока не выбивалась из сил. А ее нельзя было назвать крепкой молодой женщиной. Ей было тридцать лет, а климат пришелся чертовски не по ней. А потом, видите ли, Фред ради соблюдения приличий должен был сидеть с ними, и в течение многих недель ему не удавалось лечь спать раньше полуночи. Это не очень-то приятно усталому человеку, не так ли? И вдобавок у Фреда были тогда неприятности, так как его мастерская не давала дохода, и он быстро спускал деньги. Ему смертельно хотелось выбраться отсюда и попытать счастья где-нибудь в другом месте, но ради своей сестры он оставался, пока не влез по уши в долги. Я это знаю, — у меня в ящике лежит пачка его счетов за обеды и вино. Однако мне так и не удалось выяснить, откуда он в конце концов раздобыл деньги. Должно быть, он их выудил у своего брата, торговца углем в Порт-Саиде. Как бы то ни было, а он расплатился со всеми перед отъездом, но девушка едва пережила такое разочарование. Вы понимаете, в ее годы... Миссис Шомберг была с ней очень дружна и могла бы вам рассказать.