— И неудивительно, что Глинищевой он напомнил ее фамильное привидение».
В общем, если бы все словесные портреты составлялись с такой силой таланта — найти преступника не составляло бы особого труда.
Теперь уже с явным азартом она продолжила чтение:
«— А на что же мы будем играть? я вас предваряю, что душу свою на карту не поставлю… (Он думал этим озадачить привидение…) А если хотите, — продолжал он, — я поставлю клюнгер; не думаю, чтоб водились в вашем воздушном банке.
Старичка эта шутка нимало не сконфузила.
— У меня в банке вот это! — отвечал он, протянув руку.
— Это? — сказал Лугин, испугавшись и кинув глаза налево, — что это?»
Где-то когда-то у кого-то Светлова читала, что «Лермонтов — лучший наш прозаик». В общем, не согласиться было трудно.
«Опять раздался шорох, хлопанье туфлей, кашель старика, и в дверях показалась его мертвая фигура…»
Когда Светлова закрывала синий том, у нее чуточку вздрагивали пальцы.
Всю ночь ей снилась рука. Старческая… обтянутая желтоватой и сухой, как осенний лист, кожей… Просто одна рука. Она появлялась из какого-то белесого марева, проявляясь, проступая из него, постепенно, как из тумана…
Очевидно, этот сон был навеян строчкой из читанного накануне «Штосса». Она застряла у Светловой в голове и долбилась там, как крошечный, но неутомимый дятел.
Фраза эта была такова:
«Старичок протянул руку и взял золотой».
Глава 8
— Ну как? Не появлялся? — как можно более бодро и раскованно поинтересовалась Аня у соседки Роппа, когда та открыла ей дверь. Наконец Светлова снова добралась до Якиманки…
— Н-нет…
— Вы с какой-то странной неуверенностью отвечаете на этот, в общем, простой вопрос, — заметила Светлова.
— Нет. То есть да… Да с неуверенностью! Я отвечаю на ваш вопрос с неуверенностью.
— Вот как? В чем же вы не уверены?
Старожил коммунальной квартиры на Якиманке смотрела на Аню округлившимися от страха глазами.
— Там… там… Кажется, кто-то там бывает… Ночью.
— Где?
— В его комнате.
— Как это?
— Знаете, у Бориса Эдуардовича такое покашливание… характерное старческое. И он еще, знаете, хрустит пальцами… противно так. Так вот, я это слышала… Ночью!
И Светлана Дмитриевна рассказала Светловой о том, что с ней случилось.
— Вы можете мне снова открыть его комнату? — попросила Светлова.
Ни слова не говоря и вполне мужественно — правда, на подозрительно негнущихся ногах, — соседка Роппа прошествовала к его двери. Достала с выступа ключ…
А Светлова вошла. И сразу направилась к письменному столу.
Затаив дыхание, она заглянула в раскрытую книгу.
На странице действительно темнело небольшое пятно.
Но пятно это, разумеется, было засохшим, и понять, когда оно было оставлено, теперь смог бы только эксперт.
— Вы листали книгу? Дотрагивались до нее? — спросила Анна явно испуганную женщину.
— Нет…
— Точно?
— Клянусь.
— А кто-нибудь, кроме вас, заходил за это время в комнату?
— Нет.
— Нет?
— Во всяком случае, при мне…
— Значит, при вас — никто?
— А с другой стороны, когда меня нет, кто же мог бы? Если только он сам… возвращался. |