Толпа зевак на площади Трините все росла, а тем временем по узкой темной улочке Сен-Лазар двигались в направлении церкви Нотр-Дам-де-Лорет несколько оборванных, подозрительных личностей.

Был среди них и тощий длинный малый, тот самый, что беседовал с полицейским, — Фонарь собственной персоной.

Долговязый апаш давился от смеха; тоном полным сарказма обратился он к Бычьему Глазу, который, естественно, вышагивал рядом с ним:

— Ну и дельце мы провернули! Сделано на совесть — не подкопаешься. Отладили все, точно репетировали сцену из фильма, вот и сработало как часы!.. Когда Пономарь спустился на своей тачке от площади Пигаль и на всем ходу врезался в такси, которое вел Придурок — трах-тарарах! Машина всмятку!

— Цыпочке, что тряслась в колымаге Придурка, мало не было, — хихикнула сопровождавшая апашей Адель. — Кто такой тот шикарный фраер, что увез ее? — полюбопытствовала она — Видно, он тоже в деле… Какое же, черт возьми, надо иметь алиби, чтобы преспокойно разъезжать на этакой классной тачке — стекла так и блестят, роскошная крыша; денег у него, наверно, куры не клюют!

Фонарь с Бычьим Глазом лукаво поглядывали на нее, многозначительно качали головой, но на вопросы не отвечали. Может статься, им было что порассказать о том, кого Адель нарекла «шикарным фраером», но они предпочитали помалкивать.

Утром следующего дня, когда за белыми занавесками не закрытого ставнями окна занялся рассвет, молодая женщина с бледным, точно восковым, лицом медленно приоткрыла глаза и, запинаясь, дрожащим голосом пролепетала:

— Что со мной случилось? Где я?

Она хотела пошевельнуться, повернуть голову, но тут же застонала от боли.

Попробовав приподняться, она без сил упала на подушки.

— Боже милостивый! — прошептала она и закрыла глаза.

Другая женщина — с виду дежурная медсестра — на цыпочках подошла к кровати и склонилась к больной.

— Не двигайтесь, сударыня, лежите спокойно, вы тяжело больны, но это пройдет.

Лица больной было не разглядеть, видны были только лоб и глаза.

Голова и лицо ее были забинтованы, под бинтами проложили вату, а плечи и грудь туго стянули перевязочной тканью, на которой выступали пятнышки крови.

В палате лежала пострадавшая в аварии Амели Тавернье.

Накануне вечером бедняжка была без сознания и едва дышала, Миньяс потрудился доставить ее сюда, в лечебницу мужа, профессора Поля Дро.

Амели обо всем этом и не подозревала: она была в беспамятстве, когда Миньяс распорядился разбудить профессора, а тот немедленно поместил ее в свободную палату и оказал первую помощь.

Более всего пострадавшая нуждалась в отдыхе, поэтому ничего срочного предпринимать не стали, решив подождать до следующего дня.

Поборов волнение, Поль Дро распорядился, чтобы в палате дежурила Даниэль, которая всю ночь не смыкала глаз: еще бы, жена самого профессора!

Лишь несколько минут удалось улучить Дро и Миньясу, чтобы остаться наедине. Поль Дро готов был испепелить взглядом загадочного своего компаньона, Миньяс же поглядывал на профессора с язвительной усмешкой.

— Может быть, вы все-таки объясните мне, что произошло? — спросил хирург. — Как все это случилось?

Миньяс ухмыльнулся.

— Чистая случайность, мой милый, но как кстати пришедшаяся… Что случилось? Да ничего особенного: ваша жена ехала в такси, на площади Трините произошла авария… Она ранена, без сознания, а я как раз оказываюсь там, вытаскиваю ее из-под обломков и привожу сюда, вот и все!

Его объяснение не убедило профессора.

— Миньяс, — возмутился он, — умоляю, скажите правду, что случилось? Что вы наделали?

Разом переменившись, Миньяс жестоко взглянул на профессора и, не таясь, заявил:

— Смерть вашей жены полезна и необходима, мы заинтересованы в ней для осуществления наших планов.