Несмотря на охватившие его чувства, Поль Дро, конечно, смутился бы и забеспокоился, если бы заметил, что в эту трагическую, безмолвную ночь кто-то следил за ним, спрятавшись за портьерой в коридоре; этот кто-то видел, как он открывает потайную дверь.

Тем временем совсем рассвело, и от бившего в глаза света Амели проснулась.

Бедняжка отчаянно страдала, раны на лице и груди жгло, как огнем, но о боли она не думала и тревожилась совсем о другом.

Как только она открыла глаза и увидела Даниэль, сидевшую у изголовья, ее объял неизъяснимый ужас.

Вне себя она закричала:

— Не хочу видеть вас… не хочу оставаться здесь, в лечебнице Поля Дро, я запрещаю этому человеку прикасаться ко мне, пусть меня выпустят отсюда, пусть увезут — лучше умереть на улице, чем оставаться здесь.

Она так распалилась, что, переживая за нее, Даниэль решила ввести ей сильное снотворное: она подумала, что бедняжка бредит.

Не в силах бороться с окутывавшим ее оцепенением, Амели сразу успокоилась; она попыталась сесть, потом откинулась на подушки и впала в забытье, продолжая шептать:

— Не хочу… не хочу… здесь оставаться…

Что до Поля Дро, то последние события, надо думать, очень взволновали его, а, может, в ту ночь часы, тайно проведенные им в секретных покоях, многое для него переменили; как бы то ни было, но вопреки всем правилам ровно в семь утра обхода хирурга не было.

Он послал сказать Даниэль, что очень устал и побудет дома.

Не раздеваясь, профессор вытянулся в кресле и приготовился немного вздремнуть; в эту минуту в дверь постучал камердинер.

— В чем дело? — раздраженно спросил Поль Дро. — Я же просил не беспокоить меня.

— Прошу прощения, сударь, — смутился камердинер, — но с вами желает говорить судья, председатель судебной палаты.

Побледнев, как мел, Поль Дро вскочил с кресла.

От сильного потрясения по телу его прошла нервная дрожь.

Хирург испугался, в голове у него заметались тревожные мысли.

— Что надобно от меня этому судье? — спросил он срывающимся голосом.

Камердинер пожал плечами.

— Пусть он войдет! — распорядился Поль Дро.

Через несколько секунд вошел Себастьян Перрон.

— Вам что-нибудь говорит мое имя? — сухо, почти угрожающе обратился он к профессору.

Поль Дро узнал судью, который пытался помирить его с женой, возбудившей против него дело о разводе.

— Разумеется, — отвечал он, — я прекрасно помню, как…

Себастьян Перрон прервал его:

— Я пришел к вам не как судья, сударь, а как лицо частное, просто как Себастьян Перрон… Известно вам, кто я?

Он так выразительно посмотрел на профессора, что тот побледнел еще больше.

— Я не понимаю вас, — с трудом выдавил он.

Переменив тему, Себастьян Перрон встревоженно спросил:

— Мне известно, что мадам Амели Тавернье тяжело пострадала и находится в вашей лечебнице, я хочу знать, как она себя чувствует, и обязательно должен ее повидать.

Профессор Дро не переставал удивляться.

— Сударь, — ответил он, — я абсолютно ничего не понимаю…

— Какая разница! Сударь, я непременно хочу видеть Амели.

— Простите, — возмутился профессор, — кто дал вам право называть так мою жену, сударь?

Себастьян Перрон закричал угрожающим голосом:

— Мое право — самое святое право в мире, сударь, это право отца, который желает видеть мать своего ребенка. Я — любовник вашей жены, Амели Тавернье была моей любовницей, прежде чем…

Фраза повисла в воздухе; сжав кулаки, профессор Дро кинулся на Себастьяна Перрона и с пеной у рта воскликнул:

— Подлый негодяй!

Себастьян Перрон был готов к этой вспышке гнева, он тоже сжал кулаки и бросился на профессора, глаза их сверкали, еще секунда — и они начали бы тузить друг друга, но в этот момент дверь снова отворилась.