|
.. Началось шествие посла к визирю. Янычары вели богато убранных коней, шли в ливреях служители и четыре драгоманафанариота. За ними шагали Обресков и его свита. В приемной визиря было немало турок разного возраста и положения, среди них посол увидел реис-эфенди и быстро перетолковал с ним: -- Ахмет, скажи мне, что произошло? -- Визирь уже сменен, на его место назначили пашу Кутаиса, он человек грубый и войны с вами жаждет, завтра и меня прогонят. А ваши гайдамаки подрались с нами в пограничной Галте. -- Но послушай, Ахмет, это же не повод... -- Не повод! -- перебил его рейс. -- Но у Порога Счастья поводом к войне могут послужить даже украденные подковы с копыт сдохшего осла... Что делать, Алеко, если маркиз Вержен стучит в барабан, а наш султан решил стать мудрым "гази" -- победителем! В приемной Том-Капу прозвенел голос стражника: -- Великий визирь победителя-гази шести стран и семи поясов земли вселенной, да увеличит Аллах славу его, пожелал видеть прахоподобного посла российских гяуров -- эфенди Обрескова. -- Да поможет тебе Аллах, -- сказал рейс, отступая от русского посла, и Обресков шагнул вперед, словно в бездонную пропасть. Пост великого визиря самый доходный, но и самый опасный: после отставки, как правило, следует смертная казнь. Надо иметь крепкие нервы, чтобы занимать эту дьявольскую синекуру. Впрочем, к чести турецких визирей, надо сказать, что они обладали нервами толще арканов: заведомо зная, что ждет их в конце карьеры, они грабили так, будто надеялись прожить тысячу лет. Новый визирь Гамзы-паша встретил Обрескова развалясь на софе, и, когда посол начал традиционное приветствие, он сразу перебил его: -- Все-таки какие мы молодцы, что держим своих женщин в гаремах, как в лисятниках. Женщину нельзя выпускать даже на улицу, а вы, русские, помешались на бабах, коронуя их, когда вам вздумается, и вот результат... У вас в Подолии тридцать тысяч солдат с артиллерией! -- Двадцать, -- поправил Обресков машинально. -- А какая, скажи мне, разница? Разницы никакой, с этим пришлось согласиться. -- Если это вас так тревожит, -- заговорил Обресков, придвинув к себе табурет (ибо сесть ему не предлагали), -- то я в самых сильных выражениях отпишу о ваших тревогах в Петербург. -- Не дурачь меня! Ты уже слышал, что натворили твои солдаты в нашей пограничной Галте? Обресков сказал: "России не уследить за действиями гайдамаков". Он при этом достал из кармана бумагу и подал ее Гамзы-паше: -- Из нее станет ясно, что французский барон де Тотт, будучи при ставке крымских Гиреев, подкупил галтского пашу Якуба, чтобы тот действия гайдамаков представил в самом ужасном свете. |
