|
.. На другом конце стола, где сидел герцог Карл Петр Ульрих, послышался шум, и епископ Адольф стукнул костяшками пальцев. -- Неужели опять? -- гортанно выкрикнул он. К нему подошел камер-юнкер Брюммер. -- Опять, ваше святейшество, -- отвечал он могучим басом. -- Ваш племянник выпил уже два стакана вина, и стоило мне чуть отвернуться, как он вылакал все мое бургундское. -- Выставьте его вон! -- распорядился епископ... После ужина Фике случайно проследовала через столовую, где застала своего голштинского кузена. Герцог торопливо бегал вокруг стола, который еще не успели убрать лакеи, и алчно допивал вино, оставшееся в бокалах гостей. Увидев Фике, мальчик взял кузину за руку и сильно дернул к себе. -- Надеюсь, сударыня, -- выговорил он, пошатываясь, -- вы сохраните благородство, как и положено принцессе вашего славного дома, иначе... иначе Брюммер снова задаст мне трепку! Девочка искренно пожалела пьяного мальчика: -- Какой жестокий у вас воспитатель, правда? -- Да, он бьет меня ежедневно. Зато я в отместку ему луплю биллиардным кием своего лакея или собаку... Тут, -- сказал Петр, кривя рот и гримасничая, -- словно все сговорились уморить меня. Вы не поверите, принцесса, что до обеда я сижу на куске черствого хлеба. Но я вырасту, стану знаменитым, как Валленштейн, и этот Брюммер поплачет у меня, когда я всыплю ему солдатских шпицрутенов... Фике, волнуясь, прибежала к комнату матери: -- Какой гадкий мальчик мой брат! Узкое лицо матери вытянулось еще больше: -- Вы не имеете права так скверно отзываться о герцоге, голова которого имеет право носить сразу три короны -- голштинскую, шведскую и... и даже российскую! В голосе матери Фике уловила затаенную тоску. Это была тоска некудышной ангальтинки по чужому земному величию, по громким титулам, по сверканию корон. Утром, гуляя с герцогомкузеном, девочка спросила его, какую из трех корон предпочел бы он иметь: -- Вы, конечно, мечтаете о российской? -- Сестрица, -- захохотал мальчик, -- я еще не сошел с ума, чтобы царствовать в стране дураков, попов и каторжников. Лучше моей Голштинии нет ничего на свете... Из Эйтина лошади понесли прямо в Берлин! Ангальтское семейство безропотно преклонялось перед величием Пруссии, и мать не могла не навестить короля. Фике запомнила его резко очерченный силуэт, точный жест, каким он бросил под локоть себе большую треуголку. Фридрих II поцеловал принцессумать в лоб, а маленькую Фике небрежно погладил по головке. -- Уже и выросла, -- сказал он кратко, без эмоций. Униженно пресмыкаясь, мать выклянчивала чин генерал-лейтенанта для мужа. Фридрих II сухо щелкнул дешевенькой табакеркой. -- Еще рано, -- отказал он и, взмахнув тростью, предложил спуститься в парк по зеленым террасам. |
