Этого было достаточно, чтобы воспламенить юного Монмута, так как демонстрировать свое превосходство над дядей стало для него постоянной потребностью. Он должен делать это постоянно, чтобы все — в том числе Иаков, герцог Йоркский, — осознали, что, если король Карл умрет, не имея законных детей, Иаковом II должен стать не Иаков, герцог Йоркский, но Иаков, герцог Монмут.
И вот теперь, расхаживая по своим апартаментам, он напыщенно разглагольствовал со своими приятелями по поводу того, что он называл оскорблением королевской власти.
У него находились сэр Томас Сэндис и капитан О'Брайен. Он пригласил их к себе с тем, чтобы они помогли ему осуществить безумный план, который он обдумывал. Его самые близкие друзья, юные герцоги Албемэрль и Сомерсет, слушали излияния Джемми, развалившись на диване у окна.
— Отец слишком беспечен! — воскликнул Монмут. — Он позволяет подданным оскорблять себя. Что он делает? Он пожимает плечами и смеется!.. Такое отношение облегчает жизнь, но за нахальство следует наказывать.
— Добродушие его величества — одна из причин, по которой подданные любят его, — высказал свое предположение Албемэрль.
— Король должен быть королем! — самоуверенно возразил Монмут.
На это никто ничего не ответил. Монмут как обожаемый сын имел право критиковать своего отца, у них этого права не было.
— Слышали ли вы, приятели, что сказал этот дерзкий Ковентри в парламенте?
На этот вопрос ответом было молчание.
— И что такое этот Джон Ковентри? — продолжал юный герцог. — Член парламента от Уэймута! А что такое Уэймут, скажите мне, пожалуйста? Этот никому не известный господин из провинции критикует моего отца — и это сходит ему с рук! А все потому, что отцу лень наказывать его. Убежден, что это оскорбление королевской власти; и если отец отказывается отплатить за него, это должен сделать сын.
Герцог Албемэрль нерешительно заметил:
— То, что было сказано, — было сказано в парламенте. А там, говорят, человек имеет право говорить все, что думает.
Монмут резко обернулся к нему, черные глаза его сверкали, губы презрительно скривились.
— Право… высказываться против своего короля!
— Это бывало и прежде, милорд, — решился вступить в разговор Сомерсет. — Этот Ковентри всего лишь предложил, чтобы театры облагались налогом на развлечения.
— Такое предложение достойно деревенщины.
— Он предложил это как средство получить деньги, в которых и с этим все согласны, так нуждается страна, — сказал Сомерсет.
— Но, дорогой мой, король нуждается в развлечениях. Он любит театры. Зачем же лишать его удовольствий? Театры доставляют его величеству массу приятного.
— Об этом и говорилось в парламенте, — заметил мрачно Албемэрль.
— Да, — воскликнул Монмут. — И именно тогда этот Джон Ковентри — сэр Джон Ковентри — встал с места, чтобы спросить, от кого получает удовольствие король — от выступающих там мужчин или от женщин.
— Это оскорбительно для короля, что правда, то правда, — признал Албемэрль.
— Оскорбление! Это заносчивость, lese majeste. Этого нельзя позволять. Всей стране известно, что королю доставляют удовольствие его актрисы. Это и Молл Дэвис из Герцогского театра, и Нелл Гвин из Королевского. Ковентри хотел оскорбить короля — и он сделал это.
— Его величество решил не делать из этого скандала, — сказал Албемэрль.
— Но я решил иначе, — воскликнул Монмут. — Я заставлю этих мужланов осознать, что мой отец является их королем, и любой, дерзнувший оскорбить его, однажды горько об этом пожалеет. |