— Да, да, да, — оживленно подтвердил Пипер. — Но он всякий раз отвергал разговоры о мире.

— Эх, господа! — вздохнул Петр. — А ведь для меня мир превыше любой виктории. И ныне, победив ваше войско, я мечтаю не о мести, но лишь о мире. Дайте России мир на десять — двадцать лет, и она станет величайшей державой.

— Оттого, видно, и не дают, — заметил Пипер.

— Не дают, — согласился царь. — И приходится нам вместо молота за меч браться.

— Вы, ваше величество, умеете и тем и другим в совершенстве владеть, — польстил Пипер.

— Нам еще Левенгаупт после Лесной говорил, что Россия перед всеми имеет лучшее войско , — заговорил Реншильд. — Но мы слова его не принимали всерьез. А напрасно.

— Ну что ж, господа, спасибо за добрые слова о моей армии, — сказал Петр. — А что-то я не вижу Левенгаупта средь вас? Или убит?

— Наверное, с королем он.

— А-а, тогда встреча наша с ним впереди, — уверенно сказал царь и взглянул на Меншикова. — Не пора ли тебе, Данилыч? Князь Михайло? — взглянул на Голицына.

— Пора, государь, — поднялся Меншиков, выпил уже стоя чарку, сунул в рот орех и вышел. За ним последовал Голицын.

Заметив, что гости захмелели и языки развязались, Петр спросил Реншильда:

— А какую силу вы противупоставили нам ныне, фельдмаршал?

— Всего тридцать тысяч, ваше величество.

— Тридцать?! — вскинул Петр брови в удивлении. — И все это были шведы?

— Нет, шведов было девятнадцать, а остальные валахи  и запорожцы.

Царь хитро прищурился, взглянул на Шереметева, потом на Репнина:

— Ну так что скажете, Борис Петрович? Аникита Иванович? Числом бить надо али умением? А?

— Умением, батюшко, умением, — добродушно махнул рукой фельдмаршал. — Твоя взяла, государь.

Репнин выразительно пожал плечами, мол, я, как и фельдмаршал.

— Это у нас к тому, господа, — пояснил Петр шведам, — что мы против вас выставили лишь десять тысяч.

— Как? — удивился Реншильд.

— Не может быть! — воскликнул Пипер. — У вас же около сорока тысяч войска.

— Верно. Сорок. Но в бой я пустил только десять. Фельдмаршал Шереметев и генерал Репнин тому свидетели. Именно они возражали против этого. А вот теперь я предлагаю тост за тех, кто дрался. Дрались достойно и победили достойных.

Шведам ничего не оставалось, как выпить за тех, кто побил их, лишив не только должностей и званий, но и родины, для многих навсегда.

После торжественного обеда, отправив пленных в Семеновский лагерь, наказав содержать их по достоинству их рангов и званий, Петр сел за письма — Апраксину, сыну Алексею, Ромодановскому, Кикину . Счастье переполняло его сердце, и он хотел поделиться им с самыми близкими и дорогими людьми.

Уже в темноте ему доложили о трофеях и пленных.

— В плен взято две тысячи девятьсот семьдесят семь человек, окромя этого три тысячи возов с амуницией, в штабе короля взята казна с двумя миллионами золотых саксонских ефимков, сто тридцать семь знамен и штандартов.

— Ай, славно! — не удержался Петр от радостного восклицания. — Деньги нам зело нужны. Сколько побито шведов?

— Восемь тысяч пятьсот девятнадцать, государь. Это только на поле сочли. Но их много посечено по лесам, тех не считали.

— Наши потери?

— У нас убитыми тысяча триста сорок пять человек, государь.