|
Он не открыл ни одного ящика, не шарил ни в одном углу. Следовательно, он знал... В кухне Фелиси украдкой смотрит на себя в зеркало. - Вы мне сейчас оказали, что этой ночью вы были вместе с Жаком. Он бросает долгий взгляд на нее. Она взволнована, нет никакого сомнения. Она ждет, охваченная тревогой. А он говорит беспечным тоном: - Ведь вчера вы меня уверяли, что он не был вашим любовником, что это мальчишка... Она не отвечает. - Этой ночью с ним случилось несчастье. Какой-то незнакомец стрелял в него прямо на улице. Она вскрикнула: - Он умер?.. Говорите же!.. Жак умер? Соблазн велик. Разве она стеснялась ему лгать? Разве полиция не имеет права воспользоваться любым средством, чтобы найти виновного? Мегрэ очень хочется ответить ей утвердительно. Кто знает, какова будет ее реакция? Кто знает, может быть... Но у него не хватает мужества. Уж слишком она взволнована. Он ворчит, отвернувшись: - Нет, успокойтесь!.. Он не умер... Только ранен... Она рыдает. Обхватив голову руками, с блуждающим взглядом, она в отчаянии восклицает: - Жак!.. Жак!.. Мой Жак!.. И вдруг, разъяренная, повернувшись к этому невозмутимому человеку, который избегает встретиться с ней взглядом, кричит: - И вы были вместе с ним, правда?.. И вы допустили до этого... Я ненавижу вас. Слышите... Я вас ненавижу! Это из-за вас... Да, из-за вас... И она, рыдая, падает на стул, согнув спину, опустив голову на кухонный стол рядом с кофейной мельницей. Время от времени слышны одни и те же слова: - Жак... Мой Жак... Быть может, у него черствое сердце. Но Мегрэ не знает, как держать себя; сначала он стоит в проеме двери, потом выходит в пустынный сад, шагает по дорожке, смотрит на свою тень на земле и в конце концов толкает дверь погреба, чтобы нацедить там себе стакан вина. Ведь Фелиси плакала и накануне. Но то были другие слезы. Глава 5 КЛИЕНТ № 13 В то утро Мегрэ постарался как следует запастись терпением. Но и это не помогло!.. Ему не удалось отговорить Фелиси: она все-таки оделась в траур, прицепила к своей смешной плоской шляпке вуаль из черного крепа, в которую драпировалась, как античная статуя. Чем она намазала лицо? Наверное, хотелось скрыть синяки? Трудно сказать, ведь у нее свое особое понятие о театральном зрелище. Во всяком случае, она казалась мертвенно-бледной. Лицо ее, словно у клоуна, было намазано кремом и пудрой. В вагоне поезда, увозившего их в Париж, она сидела неподвижно, торжественно, страдальчески устремив взгляд вдаль. Чувствовалось, что она хотела бы, чтобы все вокруг нее думали: "Боже мой! Как она страдает... И как владеет собой!.. Это просто воплощенная скорбь". Впрочем, Мегрэ ни разу не улыбнулся. Когда на улице Фебур Сент-Оноре она захотела зайти в магазин, где продаются первые в сезоне овощи и фрукты, он тихонько сказал: - - Я думаю, ему еще ничего нельзя есть, детка. Но она заупрямилась, купила лучший испанский виноград, апельсины, бутылку шампанского. Она обязательно хотела захватить цветов, приобрела огромный букет белой сирени и несла все это сама, не меняя выражения лица, трагического и словно отсутствующего. Мегрэ покорно следовал за ней, как снисходительный и добрый папаша. Он с облегчением узнал, что в Божоне как раз неприемный час: Фелиси выглядела так, что, конечно, вызвала бы сенсацию среди посетителей. |
