Робко и неуверенно начинал он карьеру, но со временем увлёкся кипением страстей, оглушительной мощью своих ударов, с нездоровой страстью и почти детским любопытством наблюдал агонию поражённых жертв, шаг за шагом распалял аппетит, обретал чувство, похожее на радость победы спортивного бойца, на то сильное, глубокое удовлетворение, которое приходит творцу от результата долгих опытов и экспериментов.

Не сразу, постепенно, из года в год, к нему приходило самоуважение, пьянящее сознание силы и власти над людьми. Он мог разрушить, сокрушить, повергнуть в прах любого человека и сам при этом оставаться в полной невредимости и спать безмятежно. Пап изощрялся в придумывании новых форм нападения, проявлял завидную изобретательность, — и, запустив в действие новое оружие, метнув стрелу, начинённую отличным от прежнего ядом, он затем наблюдал за жертвой с интересом, с каким шалун мальчишка смотрит на агонию пришпиленной бабочки. В другой раз Папу казалось, что он врач и наблюдает за состоянием больных. Чем сильнее действовало «лекарство», тем большее удовольствие он испытывал.

Втискивая своё тело в «Жигули» и отправляясь в «Славянский базар», — он там регулярно обедал, — Пап чувствовал, как в него вселяется бес и он загорается азартом. «Галкин мне нужен, — говорил Зяблик. — Пап! Приручи Галкина!» Тогда Пап не придал значения просьбе Зяблика. Сейчас думал: «Видно, сильно понадобился Зяблику этот субчик!» И Пап проникался азартом: «Любопытно, как далеко простираются мои возможности? Какой власти над человеком смогу достичь, если постараюсь?»

В ресторане столики были заняты, и Галкин, — Пап узнал его сразу, хотя никогда не видел! — бесцельно толкался между официантами, растерянно взирал по сторонам.

— Извините, вы…

Галкин кивнул:

— Да, я…

Пап, не церемонясь, схватил Васю за рукав, повел к уже накрытому для них столу.

Папа здесь знали и заказы его принимали по телефону.

— Смелый вы человек, — теребил Вася жидкую чёлку волос на лбу. Старался быть развязным и не удивляться чудовищной полноте нового приятеля. — Я ведь за собой мог и хвост привести.

— Какой хвост? А-а!

Сунул за ворот салфетку, вооружился вилкой и ножом. «Парень неумный — хорошо! — резво бежала мысль. — Надо указать ему место». Сверкнув чёрным огнём гипнотических глаз, Пап заговорил:

— Вы из Свердловска, не так ли? Вас там помнят.

— Вы были там?

— Был. И бываю… частенько.

Вася шаркнул вилкой по тарелке, рука его дробно предательски затряслась. Понял всё: Пап идёт по следу. Обкладывает красными флажками.

Пап тем временем разлил вино, выпил, не предлагая Василию. Галкин крутил ножку хрустального фужера, старался справиться с поразившим его открытием. «Собирает материал!» — гвоздём торчало в голове.

В жизни Василия было много тёмных пятен, но одно… Ему удалось вывернуться, но два товарища по этому делу сидят в тюрьме и оба они давали показания. «Неужели дело ворошил? Там чёрным по белому…» Слышал: пальцы рук холодеют.

Пап ел и пил вино, не удостаивая взглядом Василия. Эксперимент начинался удачно. «Э-э, приятель! — лениво ворочалось в голове Папа. — Валишься с первого удара…»

За спиной у него выросла фигура официанта. Горячие блюда дымились, лица обволакивал запах сдобренного луком и перцем мяса.

— Вы у меня вот где! — Пап ткнул в Василия крепко сжатым кулаком. — Для начала гоните обещанные три тысячи, а дальше всё пойдёт проще: вы полюбите меня и будете исполнять некоторые мои капризы.