В тот же день по институту распространился слух: сектор тизприборов остаётся! В опустевших коридорах, лабораторных комнатах, мастерских и кладовых во второй половине дня, после обеда, появились сотрудники, которые много дней уж не показывались в институте. Группировались кучками, шептались, сообщали друг другу новости и догадки. Дважды по этажу с портфелем проносился Зяблик; загадочно улыбался, дружески пожимал руки сотрудникам.

Он ничего не говорил, но весь день сновавшая по комнатам ярко одетая блондинка, супруга начальника сектора Любовь Вадимовна, кому-то сказала: «Будут прибавлять зарплату». Другие говорили о новых штатах, где якобы открывались возможности роста для молодых, будто бы увеличивалось число старших научных сотрудников и даже начальников групп. Весь четвёртый этаж «Титана» зашумел, заволновался, словно готовился к празднику.

Волна внезапного возбуждения выплеснулась на шестой этаж — в помещения лаборатории Федя. В кабинете, превращённом в большую светлую мастерскую, дружно работали Федь, Ольга и Вадим. Они держали тесную связь с группой Филимонова, получали у них машинные проработки своих задач, носили им одни перфокарты, брали другие. Дело ладилось: Федь произвёл расчёты, составил чертежи приставки к импульсатору — нащупал пути «удлинения» его созидательных и разрушительных лучей. Держали в секрете новые результаты, даже Филимонову не говорили. Федь, не скрывая радостного возбуждения, в то же время предостерегал: «Рано шуметь, ребята! Посмотрим, проверим, уточним». Оля просчитывала варианты, догадки, выводы; Вадим, демонстрируя вездесущую изобретательность, подгонял, прилаживал механизмы компактного радиоустройства.

Ольга не знала никаких подробностей происшедших за последние дни событий, но женским чутьём уловила перемену в поведении Филимонова — при встрече с ней он не заглядывал, как обычно, в глаза, не спрашивал о настроении — пожимал руку, говорил пустячные слова и ссылался на занятость, убегал. Расстроился и обычный порядок работ: он заходил к Ольге, но конкретных заданий не давал, не спрашивал о расчётах. И Ольга всё больше задерживалась у Федя, к которому, казалось, переселился филимоновский дух поиска, творческой тревоги и напряжения.

И вдруг — новость: тизприборовский сектор остаётся! Зашла едва знакомая женщина, попросила разрешения позвонить и, пока набирала номер телефона, сказала: «Чудеса, право! Вчера ещё мы все искали работу, а сегодня нам говорят: никуда не ходите, всё будет по-старому. Директор было рыпнулся, а ему сказали: оставь ты свои идеи с сокращением, у нас и без тебя хватает проблем». Федь чуть было не выронил рейсфедер. Нацелил на неё единственный глаз, спросил: «Откуда у вас эти сведения?». На что женщина ответила: «В институте все знают! Зяблик даже обещал зарплату повысить, новые должности открыть. Я, говорит, под импульсатор много кое-чего из казны выбью».

Федь подскочил и полетел к Филимонову. Ворвался как ветер.

— Сектор тизприбора остаётся?

— Кто сказал?

— В институте болтают.

— Мало ли что болтают!

Филимонов улыбнулся, но глаз на Федя не поднял. И в словах его не было твёрдой решимости. Он колебался — всем существом своим, каждой клеткой организма.

— Почему не подписываете бумаги? — наседал Федь. — Вы же сами меня торопили!

Пальцы Филимонова дрогнули над счётной машинкой, он заметно покраснел.

— Вы готовите документы, но решать приходится мне. Дайте хоть несколько дней.

— Вопрос о секторе предрешили. И судьбу многих других звеньев. Зачем же возвращаться…

— Николай Михайлович! — повернулся от машины Филимонов. Глаза его блеснули досадой и неприязнью. — Могу я, наконец, обдумать, взвесить? Предрешали мы месяц назад, а теперь всплыли новые обстоятельства, подводные камни.