— Подключаем приставку, — сказал Федь. — Первое испытание.

— Надеюсь, позволите посмотреть?

— Николай Авдеевич! Будем рады.

Вадим поднял над головой паяльник, победно возвестил:

— Готово!

На специально устроенную треногу Федь установил приставку, нацелил ствол-фильеру в центр чаши с металлом. Филимонов осмотрел импульсатор — он стоял в углу, весело мигал разноцветьем лампочек, словно выражая радость при встрече со своим создателем. Николай коснулся ладонью кожуха моторной части, кивнул Вадиму.

— Вижу, в порядке содержишь подшипники.

Подстроил режим работы, опытным взглядом окинул шкалы, световые сигнализаторы — импульсатор работал ровно, в самом оптимальном режиме. И пока он осматривал прибор, подстраивал ручки, Федь и Ольга, и Вадим убирали рабочие места, готовились к давно ожидаемому краткому мигу, торжественность которого усиливалась присутствием Филимонова. Никто, конечно, не думал о недавних неприятных событиях, происходивших с ними, не винил Филимонова, — он пришёл к ним, и это искупало всё. Пришёл в тот самый волнующий и счастливый момент, когда, как им казалось, решалась судьба их жизни, и то, что она решалась именно так, а не иначе, они обязаны ему, Филимонову, и всем хорошим, чем они живут, во что верят и надеются, они тоже обязаны ему. Филимонов и его дело были слишком значительны и велики, чтобы отношения с ним мерить обыкновенными человеческими мерками. Они были счастливы одним только тем, что он в эту минуту был вместе с ними и пришёл к ним сам, и на равных включился в дело, будто и раньше состоял в их бригаде и был обыкновенным рядовым её членом.

Федь включил реостат приставки. И стал медленно поворачивать ручку. Синеватый лучик, высвечивая тончайшие пылинки, летавшие в комнате, воткнулся в кипящий металл. Федь поворачивал приставку по углу места и по азимуту, облучал всё поле чаши. Филимонов попросил выключить свет. Синеватый лучик заструился веселее. Филимонов поднёс к нему шлифованное лезвие складного ножа, покрутил лезвие под лучом.

— Не нравится мне поток электронов. Жидковат, — подошёл к чаше, спросил: — Какая фракция?

— Восемьдесят процентов олова, двадцать процентов свинца.

— Ладно. Подождём результатов анализа.

Пока Вадим отбирал пробы для анализа и затем в химической лаборатории ждал результатов, Филимонов и Федь разливали капли на поверхность металлических предметов, ждали затвердения и пробовали своими средствами. Металл предательски демонстрировал податливость — легко сжимался в плоскогубцах, уступал нажиму лезвия ножа. Федь и Ольга, наблюдая манипуляции Филимонова, имевшего в таких делах многолетний опыт и тончайшую интуицию, с ужасом убеждались в крушении своих расчётов. И Филимонов, понимая их состояние, коснулся пальцем кончика носа Ольги, как бы это мог сделать родной и очень близкий человек, сказал:

— Не вешай нос! Всё образуется. Пойдёт ваша приставка. Ещё как пойдёт!

И потом, отвлекаясь от самодельных и очень приблизительных проб, переводя взгляд с Ольги на Федя, заговорил:

— Вмешаться в механизм плавки цветных металлов — да знаете ли вы, на какую проблему замахнулись!.. В мечтах своих я уходил далеко, и хотя целью импульсатора избрал чёрные металлы, но часто представлял вмешательство в механизм плавки цветных, а затем и редких металлов; алюминий, свинец, никель, титан… Представьте на минуту алюминий с крепостью титана, с гибкостью уральской серебрянки, с лёгкостью лепестка одуванчика! Конструкторы самолётов, ведущие бой за снижение каждого грамма веса, вдруг получают материал почти невесомый. Скорости резко идут вверх — сегодня одна тысяча километров в час, завтра — три, пять, десять… Проблемы посадки, взлёта упрощаются. Выигрывают аэродромы, расход горючего, срок службы всех агрегатов!.