И наш инструктор, инженер по образованию, и в райком пошёл не по призванию к партийной работе — он её не знал и не любил, — а ради книг, да ещё кое-каких житейских выгод. Под рукой на телефоне у него висело много учреждений, в том числе больших, авторитетных. Там универмаг, фабрика игрушек, ателье спецзаказов, а тут овощная база, типография, книжный магазин. Зяблик и его гигантский институт — объект влиятельный, почти всемогущий. И при первом же посещении института смышлёный инструктор явился к Зяблику. Разговорились — инструктор обронил словечко о своей страсти коллекционировать книги.

Зяблик достал визитку, на обратной стороне начертал адрес, фамилию директора книжного коллектора и слова; «Ему нужны книги — ты ему дай их». Зяблик любил щегольнуть фразой в стиле древних священных писаний. Он был не прочь полюбоваться на себя со стороны, понежиться в лучах своего влияния и власти. С тех пор перестрелка просьбами об очередной книжечке и записочками в книжный коллектор не прекращалась. И работал невидимый конвейер чётко, как работает он в наше время в тысячах разных вариантов, подменив собой принципы, о которых мы так много говорим и к которым так давно стремимся.

Посещение райкома, приём, который там ему оказали, вконец расстроили планы Филимонова, заронили в душу сомнение: удастся ли ему вообще благополучно завершить дело с внедрением прибора? Раньше был в силе Буранов, теперь — Зяблик, и нет никаких надежд на что-либо честное, справедливое. «Уж лучше бы я не ходил в райком», — рассуждал сам с собой Филимонов, сидя в рабочей комнате и слушая, как Котин бойко скользит шариковой ручкой по листу бумаги. Филимонов ждал, что Вася Галкин отселит Котина, но вчера Галкин объявил о роспуске группы Импульса, и Филимонов смирился. Он теперь ничего не ждал, ничего не хотел, об одном были его думы: как объявить прибор и сохранить за ним паритет отечества, а вместе — и своё авторство, не дать чертежам уплыть за границу.

Занятый этими мыслями, не в силах оставаться с ними наедине, спросил Котина:

— Что бы вы предприняли, если бы имели мой импульсатор?

— Я бы стал Эдисон.

— Как Эдисон?

— А так — Эдисон, и не меньше. Вы ещё спрашиваете! Но вы мне прежде скажите, какой импульсатор? Такой, какой вы имеете сейчас — вон он, никому не нужный, стоит в мастерской и над ним вечно копается Краев, — или тот импульсатор, который все хотят иметь?

— Импульсатор настоящий, действующий — тот, что уже давал сверхтвёрдый сплав.

— Простите меня, Николай Авдеевич, но про тот импульсатор, что давал твёрдый сплав, все в институте говорят, что он не давал твёрдый сплав. Ну ладно, это между прочим. Отвечу на ваш вопрос: если бы я имел импульсатор, тот, что добавляет в металл прочность, я бы не сидел здесь.

— То есть как?

— А так! Я был бы даже не Эдисон, а Бог. И жил бы как все боги.

Филимонов улыбнулся, подумал: «Странная манера говорить. И такой человек пятнадцать лет был председателем месткома».

Котин, польщённый доверием, поспешил пояснить:

— Я бы стал большая знаменитость, получил кучу денег и плевал бы на Зяблика.

— Это — общее, а как бы вы действовали конкретно? Котин вспучил свои толстые губы, будто тянулся кого-то поцеловать. Вопрос его озадачил. И ответил не сразу.

— Я бы действовал иначе, чем вы. У меня на это своя тактика и свои возможности.