– Вот таких как раз и жечь.

– Это точно. В них самое зло.

– Шляпу я дома оставил, вот беда-то. Думал, быстро обернусь. И сынишка стоять устал.

– А громко ли кричать будет? Стоим ведь далеко.

– А вы, сеньор, что скажете?

Высокий человек в не по моде длинном плаще прервал разговор со своим спутником и вполоборота посмотрел на коренастую фигуру в красном кафтане.

– Я полагаю, – сказал он, обнаруживая несвойственное уроженцам Севильи мягкое произношение, – что осужденный будет кричать громко. И долго. Ветер сегодня тихий, а еретик, как говорят, не сильнее духом, чем любой из нас. Так что, мясник, услышишь ты достаточно.

И он равнодушно отвернулся.

– Высокородный, – с уважением протянул мясник, поворачиваясь к соседу. – Слышишь, говорит как?

Сосед, худой, словно щепка, крестьянин, согласно кивнул, прижимая к себе скучающего мальчонку лет шести.

– Не из наших краев, видать. Говор-то неместный.

Он посмотрел вверх и тоскливо прибавил:

– А я шляпу дома забыл.

– Ты лучше поменьше языком чеши с этим нездешним, – свистнул под ухом мясника чей-то голос. – Нехорошие он вещи говорит. Опасные. Честных христиан с паршивым еретиком равняет.

Мясник опасливо глянул вправо, уперся взглядом в человека, с ног до головы одетого в черное, и немедленно, словно делаясь меньше ростом, виновато забормотал:

– Да я ничего… Не знаю я его… Только и спросил-то… А равнять никого ни с кем не равнял. Высокородный сказал – с него и спрос. А я только вчера Святой Деве жертвовал. Первый раз его вижу. Не знаю я его…

– Вот и не знай, – тихо раздалось в ответ. – Всякое ведь бывает.

– Не знаю, не знаю… – Увел голову в плечи мясник.

– Ну вот опять, – укоризненно сказал человеку в плаще его спутник. – Вечные приключения. Мы же сюда пришли с какой-то целью.

– Цель всегда одна, – вполголоса проговорил человек в плаще, задумчиво глядя на столб. – Только бесполезно все это, дон Диего. Бесполезно, глупо и, что самое главное, уже полчаса как скучно.

Приземистый дон Диего, лет на двадцать старше своего собеседника, укоризненно покачал головой.

– Бесполезность определяется лишь вашим отношением к делу. Главное…

Что именно он считал главным, узнать не удалось – толпа заволновалась. «Идут! Идут!» – зашелестело вокруг на разные голоса. И точно: разрезая людское море, под звуки церковного гимна на площадь медленно входила процессия.

Впереди, неспешно перебирая ногами, вышагивали мощные кони «родственников инквизиции». Всадники грозно вглядывались в толпу – пытались разглядеть малейшие признаки недовольства или сострадания. Торжественно колыхалась тяжелая черная материя штандартов. «Пока-айся… Пока-а-айся, грешник…» – уныло тянули монахи. А между ними, опустив голову и спотыкаясь на каждом шагу, брел осужденный. Черти, покрывавшие его санбенито, скалились в толпу, искривляясь вместе со складками одежды в такт шагам. Традиционная зеленая свеча в руке и толстая веревка на шее дополняли привычный образ.

– Ослаб еретик, ослаб, – сказал кто-то неподалеку от дона Диего. – А ты не греши.

– Папа, а еретик плохой, да? – громко спросил сын крестьянина.

– Плохой, плохой, – испуганно и торопливо заговорил тот, озираясь по сторонам и прижимая вихрастую голову мальчишки к свому бедру. – Хуже не бывает.