— А грим не сотрем? — спросил я.

— А я и не собираюсь с тобой лизаться, — последовал ответ.

* * *

Утомившись, мы тихо лежали в темноте, прислушиваясь к нестройному хоровому пению наверху. Передовики, а может и примкнувшие к ним артисты, душевно выводили: «Забота у нас такая, забота наша простая, жила бы страна родная и нету других забот…»

— Это твои горланят? — спросил я.

— Что? — зевая переспросила Таисия.

— Твои коллеги поют?

— А-а, наверное…

— Какого же черта? — возмутился я. — Забыли, что они иностранцы?

— А ты прислушайся… Они же с акцентом поют.

Я прислушался. Неголая оказалась права. Сквозь потолочные перекрытия доносилось: «И снэг и вэтэр и звьёзд ночной польёт…» Актриса демонстративно отвернулась к стене и затихла. Через несколько мгновений стало слышно, как она сопит. Я посмотрел на часы — десять минут восьмого. Можно было еще повалятся. Шум за узким, под самым потолком, окошком вырвал меня из дремы. Кто-то бродил в парке во мгле, трещал кустами, громко разговаривая:

— Не могу я списать эти трактора… — жаловался какой-то мужик плаксивым голосом. — Мне в райкоме глаз на жопу натянут…

— Не натянут… — утешал его другой. — Не дам! Я депутат Верховного Совета или нет?

— А если ты депутат, где закон, чтобы старую эМТээСовскую рухлядь списывать?..

— Да не ссы, будет тебе такой закон!

— Я сколько раз просил, чтобы скотомогильники огораживали? — пропищал третий голос. — А они мне — ты коммунист или сукин сын?..

— Эй ты, санэпидемстанция, ссы подальше о меня, — требовал тот, кто называл себя депутатом. — А то заразишь еще каким-нибудь ящуром…

— Я тебе не корова? — бурчал санитарный врач.

— А что, бык что ли?.. — насмешливо спросил тот, что жаловался на невозможность списать старые трактора. — Вон, Зинка, доярка, тебя своим выменем так прижала, что я думал ты ее тут же и того… осеменишь…

За окном заржали.

— Розвальев! — раздался четвертый голос. — Ты мне друг?.. Я ж за тебя голосовал на партконференции… Ты мне обещал дочку мою в МГУ пристроить, а ты…

— А разве к ней сынок второго секретаря уже не пристроился? — осведомился депутат. — Ты его жениться заставь, а то неровен час…

— Заткнись, депутатская крыса… Давно кровавые сопли на кулак не наматывал?

— Да ты что, братан⁈ Шуткую я!.. Ну выпил лишку, с кем не бывает?..

— Ладно, не с-сы… Пошли лучше хряпнем по маленькой…

— Дай-ка я тебя поцелую…

— Ага, взасос, как дорогой товарищ…

— Заглохни…

— Эй, санэпидемстанция! Поссал? Хлоркой посыпать не забудь…

Кусты опять затрещали и голоса отдалились. Передовики, герои коммунистического труда, мать их за ногу. Я растолкал Таисию, поднялся сам и начал одеваться. Через пару минут, выйдя из комнаты, где Лжекривошеина все-таки взялась поправлять грим, я поднялся по устланной ковровой дорожкой лестнице на второй этаж. Отсюда-то и долетала чересчур громкая музыка. Причем, явно — не советских композиторов. Двери всех номеров были распахнуты настежь. Табачный дым клубами выплывал в коридор.

Навстречу мне твердой походкой шагал рослый человек в черном вечернем костюме.