Я бы закрыл дверь обратно, если бы они не были мне знакомы. Женщина — это, несомненно, актриса Литейского театра драмы и комедии Таисия Неголая, а мужчина… лжеклассик Евграф Третьяковский.
— Я так и не поняла, что ты здесь делаешь? — спросила она.
— А ты?
— Я — играю!
— И со мною — тоже?
— Ты же знаешь, я всегда играю, — ответила актриса, — но ведь ты тоже бродишь по этому вертепу с чужим лицом.
— Ладно, оставим это.
Стало слышно, как вжикнула молния. Я уже слышал сегодня этот звук, когда Таисия расстегивала и застегивала молнию на своей юбке. Похоже, они собираются заняться любовью. Это их дело, но я должен узнать, куда подевался Курбатов, во что бы то ни стало. Даже если придется помешать этим голубкам курлыкать. Поэтому я прикрыл дверь, а потом негромко постучал. Несколько мгновений ничего не происходило, потом я услышал скрип половиц под тяжелыми мужскими шагами, дверь распахнулась во всю ширь. Я опешил. Передо мною стоял тот самый желтолицый тип.
— А, это ты! — проговорил он голосом Графа. — Заходи.
Он посторонился, пропуская меня в комнату, и без предупреждения зажег свет. Я увидел обычный пансионатский номер, застеленную кровать и Лжекривошеину в одной комбинашке. Актрису явно не удалось застать врасплох. Она усмехнулась, уселась на койку, взяла с тумбочки пачку «Родопи», выбила сигарету, щелкнула зажигалкой, и закурила. Мое присутствие ее совершенно не смущало. Как явно не смущало и то, что наша с ней общая постель еще не успела остыть.
— Где Курбатов? — без обиняков спросил ее я, обращаясь к Третьяковскому.
Тот промолчал, зато отозвалась актриса.
— Если ты про этого типуса, который должен был узнать во мне Эсмирку? — спросила она.
— Да! Он тебя видел⁈
— Ага… Вытаращил глаза. Потом подскочил, схватил за руку, выволок в коридор, забросал вопросами, дескать, откуда ты взялась, тебя что, выпустили, почему с иностранцами?
— А ты?
— Как ты и хотел, начала импровизировать, но текст отыграла слово в слово. Сказала, что мне удалось вырваться, что друзья в посольстве переправили меня через сухопутный коридор, но пришлось вернуться вместе с делегацией зарубежных театральных деятелей. Графуша помог, подыграл. Тащился за нами, бурчал что-то на английском, ни дать ни взять — Отелло, дож венецианский. Мы забрели в это крыло, только на втором этаже… Девушка-подавальщица пыталась нас остановить, но мы ее проигнорировали…
— А потом?
— Потом он сорвался и куда-то удрал. А мы, с Графушей, сюда забрели…
— Куда он удрал, Граф?
— Я так полагаю, тебя искать отправился, — ответил он.
— А вы не могли его спугнуть? — спросил я и добавил язвительно: — Сладкая парочка.
— Если и спугнули, то далеко он не уйдет.
— Это я знаю, но не хило бы пошарить по окрестностям, — сказал я. — Он приехал на белом четыреста двадцать третьем «Москвиче», номер…
— Знаю я эту машину, — откликнулся Третьяковский. — Пойду, посмотрю, на месте ли она. Если нет, значит, он пытается сбежать.
— Хорошо. А я пока в лабораторию загляну.
— Давай! Я тоже туда подойду.
— Не стоит, там в засаде Михайлов сидит. Лучше жди меня здесь.
— Мальчики! — капризно надула губки актриса. — А может, ну его, этого вашего Курбатова… Давайте проведем время с кайфом… Я и бутылочку коньячку захватила и вообще…
И она потянула с плеча лямку комбинашки. Подмигнув Графу, я сгреб с тумбочки бутылку пятизвездочного и мы с лжеклассиком, не произнеся ни слова, выкатились в коридор, зашагали к лестнице. |